If on this page you see unrecognizable symbols, please, change the coding of your browser to Cyrillics (Windows– 1251)

 

Drawing lessons.

Sergdriver

(Mg, Mb, gg, romantic, ped, inc)

 

 

            Предупреждение:

Если Вы не являетесь совершеннолетним, а так же если по соображениям нравственности Вам не хотелось бы читать описание эротических сцен, то, пожалуйста,  не читайте этот текст.

Примите все меры, чтобы указанный текст не могли прочитать несовершеннолетние дети.

События, описанные в данном рассказе, является целиком вымышленными.

 

 

 

 

Уроки рисования.

                                                                                  .

                                                                        

 

Предисловие.

 

Эта повесть написана в январе-марте 1992 года одним моим хорошим знакомым из Краснодара  Олегом К. под впечатлением прочитанной Набоковской "Лолиты".  К сожалению, это произведение по  причине неординарности сюжета  в  1992-1993 годах издана быть не могла. Да и вряд ли сегодня в России какое-нибудь издательство осмелится опубликовать его, поэтому, вероятно, ему уготована вечная жизнь в сетях Интернета.

 Публикуя это произведение в интернете,  я выполняю волю автора, который хотел, чтобы его произведения прочитали другие читатели.

                                                          

 

-1-

 

 

 В пятьдесят пять лет Игорь Сергеевич сделался вдовцом. Жена оставила его не сразу, долго болела, перебиралась из одной клиники в другую словно приучая мужа к холостяцкому быту и одиночеству. На похороны прилетели два старших сына без жен. Дочка Лена сильно плакала. Выйдя замуж, она осталась житъ здесь же, рядом с ними, и на ее плечи легла тяжесть заботы о больной матери, да и хлопоты с похоронами тоже. Нельзя сказать, что Игорь Сергеевич был настолько убит горем, что не мог ничего делать просто он не знал как, куда и зачем надо идти. Оказалось дочка заранее обо всем позаботилась, и он был ей за это благодарен. Пришли из школы, где Варя проработала 30 лет, а Игорь Сергеевич продолжал работать и сейчас.   Помянуть остались только свои. Выпили. Мужчины оттаяли, заговорили. Водка растворяла горе, и только он сидел хмурый, остекленелый, отгороженный от этой новой неизбежной одинокой жизни. Старший сын с зятем Вячеславом курили на балконе и говорили что-то до непреличного шумно, пьяно. Игорь Сергеевич, чтоб не слышать их ушел курить на кухню, где Лена кормила девятилетнюю внучку Наташу. Девочка подняла бледное личико с опухшими заплаканными глазами, и он почувствовал, как сердце наполняется теплой жалостью и благо парностью к этому маленькому человечку, сохранившему способность чувствовать и любить по-настоящему.

 - Деда, а почему папа с дядей Геной смеются? Им бабушку не жалко совсем да?

 - Игорь Сергеевич погладил кудряшки, сглотнул подступивший к горлу ком. - Нет, Ната, конечно жалко, просто они выпили, а пьяные всегда говорят громко... 

"И никого кроме себя не слышат", -  подумал, но промолчал.

 

-2-

Прошли: холодный   март, прозрачный, пьянящий густым весенним  дыханием  апрель, не принесший  в душу  Игоря Сергеевича обычного оживления. Наступил май.    Занятия в  школе близились к концу,  и он, подумывая, не закончить ли   на этом свою  учительскую курьеру. Физические силы еще были, лишь изредка шалило сердце, но нервы стали ни к черту, и словно что-то перегорело внутри.  горело  Пенсия давно была заработана, а те  несколько часов рисования и черчения, которые он вел, не могли утомить крепкого и моложавого  мужчину, коим Игорь Сергеевич и остается. Со смертью жены выпало звено, связывавшее его с дочерью, и Лена все реже заходила, порой даже не раздеваясь,    и совсем перестала водить Наташу. Он скучал по внучке, пару раз съездил к ним, но практически чужой, шумный - (вечно ругались) - дом только утомлял и раздражал своею  какой-то цыганской неустроенностью. Славка выпивал, Лена его пилила, если не висела на телефоне, обсуждая с бесчисленными подругами городские сплетни, цены на тряпки и общих знакомых. Наташа была единственным светлым пятном в этой взбалмашной квартире. Тихая, немного замкнутая, почти  не заметная на фоне своих бурных родителей, она  могла часами колдовать над куклами или, забравшись с ногами в кресло, читать посреди содома, устроенного взрослыми. Девочке не хватало родительского внимания, и она охотно тянулась к деду, с которым можно было поговорить про все, расспросить обо всем и выпросить все, что угодно. Он приносил Наташе немудреные подарки, но все реже удавалось выбраться на прогулку в кино, как бывало раньше. Теперь он старался подольше задержаться в школе, чтоб оттянуть возвращение в пустую, оглушающую тишиной квартиру. Выдумывал себе дела и хлопоты, брался собирать какие-то деньги на какое-то мероприятие, но все это мало помогало.

                                                                                  -3-

Вулканы просыпаются не сразу. Первый толчок Игорь Сергеевич ощутил 17 мая в 11 часов 10 минут на уроке рисования в 5 "Г" классе. Шел обычный урок, с обычным приглушенным шелестом, шепотом, бренчанием кисточек в стаканах, с заглядыванием в чужие рисунки и легким, словно бабочка пересмехом. Самая обыкновенная девочка - Оля Смирнова, поднялась  и потянулась в полоборота назад, чтобы передать резинку, а он, стоя у окна, вдруг увидел какие необыкновенные у нее ноги. Коротковатое (за год вытянулась) форменное платьице вздернулось, обнажив зимнюю бледность стройных ляжек, чуть, мутноватых на фоне белизны показавшихся штанишек. Почти половина девочек в классе уже  не одевала колготки, на Оле тоже были белые гольфики, один из которых чуть съехал до половины икры, и сияние ее молодых голых ножек бросилось ему в глаза, словно солнечный зайчик, пущенный шалуном-мальчишкой. Сначала Игорь Сергеевич не понял, что же его так  волновало; проработав всю жизнь в школе, он видел тысячи детей в самых разных ситуациях, жил среди них, дышал воздухом детства, но никогда не смотрел ни на одного ребенка так. Впервые ему стало стыдно от того, что он увидел ноги девочки до самых трусов, и Игорь Сергеевич невольно воровато стрельнул глазами,  заметил ли кто, куда он смотрит.

Это неожиданное странное ощущение быстро забылось, но возвращаясь через два дня пешком из школы домой, старый  учитель поймал себя на том, что провожает глазами мелькающие то тут, то там маленькие голые ножки. Первое, что пришло в голову, - соскучился по, внучке,  и в тот же вечер он  поехал к Лене.

Ната обрадовалась   приходу дедушки, забралась на колени, что-то рассказывала, а он, улыбаясь и кивая, с ужасом слушал не девочку, а ее тело. Его упругую мягкую тяжесть, запах волос, нетерпеливое ерзанье. В полном смятении вернулся Игорь Сергеевич домой, долго курил на кухне грел остывающий чайник и думал, что же с ним происходит. Он слышал, или даже читал что-то о пакостных старичках, которые охотятся в скверах за девочками, подманивая их конфетами,  и кроме гадливого презрения ничего к   таким людям не испытывал. Даже мысль на эту тему казалась ему всегда кощунством, а теперь оказалось, что он сам, Игорь Сергеевич Свешников попал в эскадрон "мышиных жеребчиков". Таяли, осыпались пеплом сигареты, росла горка окурков в пепельнице,  и вместе с ней росло чувство отстраненности от себя прежнего. Какой-то тихий бесовский голосок нашептывал, что ничего страшного и плохого в этом нет, что он всегда любил детей...   Девочки так милы, так свежи и непосредственны... Что с того, что вид их ножек радует и притягивает глаз?  Пусть, ведь он не собирается делать ничего предосудительного, он даже и не мечтает об этом... Вот тут и начинались сомнения:  именно эти мысли пугали и стыдили Игоря Сергеевича, именно об этом он мечтал.

Так ничего для себя и, не решив, он лег, а утром встал разбитым и злым. В лифте его раздражало надменно-непроницаемое лицо соседки, никогда с ним  не здоровавшейся,  утренняя  прохлада проникала за воротник,  заставляя зябко ежиться. И вдруг из соседнего подъезда выпорхнули две малышки лет семи - восьми в одинаковых курточках, белых гольфиках, красных босоножках и торопливо зашагали впереди него, то и дело подбрасывая на плечах ранцы. Игорь Сергеевич непроизвольно прибавил шаг.  Все вчерашние страхи и сомнения исчезли - остались только эти прелестные близняшки, только ритмичное колыхание чуть выше середины худощавых бедер, двух коротеньких синих юбочек и лишенное даже тени кокетства виляние попок - следствие по-детски развинченной походки. Словно крыса за дудочкой Нильса, он ничего больше не замечая, шел, нет не шел, а плыл, высунув нос из озера наслаждения, увлекаемый волшебным танцем юных ножек. Расстояние между ними сократилось так, что ему стали заметны тонкие синие жилки в подколенных впадинках,  долетал (так ему по крайней мере казалось)  волнующий запах ароматного детского шампуня, которым вчера мама вымыла их пушистые русые головки. Воображение Игоря Сергеевича залетело так далеко, что он представил вдруг себя купающим их обеих сразу - голеньких, мыльно-скользких, упруго-послушных..... Он даже чуть приотстал, и тут та, что слева резко наклонилась подтянуть гольфик.  За те несколько шагов, которые  ему потребовались,  чтобы обогнать девочек, учитель успел заметить начало округления  ягодиц, оголенных  с врезавшимися между ними  штанишками. Эта маленькая интимная подробность беспечной детской наготы так взволновала, Игоря Сергеевича,  словно он получил бесценный желанным подарок. Утро сделалось солнечным и теплым, от недавнего раздражения не осталось и следа, даже походка  стала другой  - легкой пружинистой,  хищной.   Он остановился и закурил,  чего раньше на улице никогда не делал, а когда девочки снова обогнали его, понял,  что поступил так лишь за тем, чтоб не выпускать их из поля зрения.

 

-4-

 Девочки ворвались в жизнь Игоря Сергеевича, наполнили ее терпким стыдным и сладким вкусом греха, тайным смыслом и безнадежным трепетным ожиданием счастья.  Как-то, так получилось, что его новая страсть не искала себе определенного объекта, она растекалась широко щедро и ласково омывала своими волнами мир детства. Постепенно он привык к своей двойной жизни. Перестал ее бояться, ведь она   делала его моложе не только духом,  но и телом, впервые за последние годы увядшая в преддверии старости  плоть ожила, окрепла, чутко реагируя на новый сильнейший раздражитель.  Игорь Сергеевич копил,  по крохам собирал свой немудреный опыт "интимного общения с девочками", состоящий, вобщем-то,  из приемов подглядывания и, на первый взгляд, невинных, но очень возбуждающих знатока, прикосновений. Никаких трудностей он пока не испытывал, в интересующем его диапазоне возрасте (от семи до двенадцати) почти не встречались девочки,  имевшие сексуальный опыт,  и обнаружить порочные поползновения мог только понимающий сторонний наблюдатель. Самое главное - не следовало терять голову и не пытаться зайти слишком далко.  Ухватившись за какой-то взволновавший его момент, позу, или просто за приглянувшегося ребенка, Игорь Сергеевич проводил его в своих фантазиях от того момента, когда было еще можно,  до того, чего уже никак нельзя. сначала пределом мечтаний была прелестная голенькая малышка у него на коленях,  покорно позволяющая целовать, гладить и трогатъ везде. Дальше - больше, и они уже оба голые,  а она с удивлением и любопытстством исследует различия пола, чуть-чуть помогает ему сбросить напряжение,  а в   ответ получает долгие бдагодарные ласки, доводящие ее до состоянии испытанного впервые оргазма.

В  каждом классе, где Игорь Сергеевич вел рисование (черчение начиналось в девятом и там его уже никто не интересовал), у него появились любимицы, ничем от остальных, не отмеченные, тайные.  Как-то само собой получилось, что все они были светло-русые или белобрысые,  тихие по характеру, и, конечно же, симпатичные. Все детские мордашки милы и привлекательны по-своему,  но вот телосложенке....  Игорю Сергеевичу не нравились "бройлирши", обгоняющие весь класс ростом  и объемом  форм разрывающих школьные платья, а также заморыши-недомерки, которые и в восьмом, сходят за четвероклассниц....  Есть  тип девочек,  по природной глупости, не отмеченные сверстниками, выбирающими для изъявления первых чувств самых красивых,  и самых развитых.  Это - полураскрытые бутончики, удивительно пропорционально сложенные, чуть худощавые, с длинными стройными ножками и печальными глазами, в которых блестят  беспричиннные слезки и отражаются спины обогнавших их первых  красавиц.

В  5-м " Г"  с особенной болезненной  нежностью  к первенцу, он любил Олю Смирнову, кольнувшую сердце в тот памятный день,  и питал к ней особую слабость. Само собой получилось, что ее рисунки нравились ему больше других,  возле ее парты он останавливался  и, наклонясь,  тайком вдыхал тонкий аромат волос и свежего  детского тела,  чаще, чем следовало бы.  Каким-то звериным чутьем девочка угадала его интерес,  и Игорь Сергеевич, всегда старавшийся быть ровным со всеми, заметил ее обиду ведь он не выразил своего благоволения публично.  Кто знает, где лежит его счастье?

Была суббота, был последний урок и предпоследний день занятий, он предоставил своим  пятиклашкам полную свободу (творческую) и, изнывая сердцем, ходил между рядами, прощаясь на целое лето со своими девочками.  Вот Юля с первой парты... Юлька, Юленька-юла,  бойкая вертушка,  вечно стукающая  друг о дружку коленками и разводящая их широко,  сладко-бестыже, демонстрируя в тени подола какие на ней сегодня трусики. На задней парте сидели близнецы - брат и сестра Юшковы. Танюшка ему тоже очень правилась: что-то в ее облике, манере держаться, в грации движений  несло печать глубоко скрытой чувственности. Невинное личико временами озарялось изнутри каким-то хищным женским светом, словно дремлющая сила плоти проталкивалась наружу.

Скорее всего, она уже вкусила запретного плода и убедилась, при помощи пальчика, что дырочка у нее  между ног годится не только для справления нужды. А вот в том, что его любимица Олечка мастурбирует, Игорь Сергеевич не сомневался. Ее привычка закинув ногу на ногу, толчками стискивать бедра, говорила о многом.  За то, чтобы увидеть ее или какую-то другую девочку за этим занятием, он отдал бы половину оставшейся  жизни...

Дети рисовали неохотно.  За окном палило уже летнее солнце,  до каникул оставались считанные часы,  и они отбывали тяжкую ученическую повинность, но многие,  Оля в том числе,  увлеклись, и Игорь Сергеевич испытывал чисто профессиональную гордость, глядя на их склоненные головы.  Он остановился чуть позади своей любимицы,  полуобнял и, склонившись так низко, что губы обожгло щекотное прикосновение ее волос, шепнул:

- Очень  хорошо,  Оленька. Умница,  - и сделав пауау добавил:

- Лучше всех.

  Девочка одарила учителя гордой благодарной улыбкой... Смущенно поерзала  и снова склонилась над листом, высунув от усердия кончик рзового язычка.

Пришло время сдавать работы. Он быстро просмотрел рисунки и,  не выставляя оценок, отобрал пять лучших, - похвалив всех,  этих назвал по фамилиям, причем один лист оказался  последним.  отчего плучилось:

- ....И Смирнова.

После звонка - шум, гул,  хлопанье, смех,  и класс мигом опустел. Игорь Сергеевич проводил махнувшую ему на прощание юбочку, вздохнул, и вдруг увидал плачущую Олю.  Девочка сидела на своем  месте,  уронив голову на руки и мелко вздрагивала  плечиками от беззвучных рыданий. Ничего не понимая, встревоженный ее слезами и, тайно обрадованный возможностью остаться наедине,   успокоить,  утереть  эти чистые соленые  росинкиа, он шагнул,  еще шагнул и коснулся  хрупкого плеча.

- Что случилось, Оленька?  -  Смягченный и сдобренный  до последней  возможности голос слегка дрогнул. Она нервно дернула локтем,  сбрасывая его руку  и,  уже не в силах сдерживать,  рыдания, всхлипнула несколько раз в голос..

- Да что произошло?  Скажи же мне наконец! Тебя обидели? -

Он присел рядом а партой на корточки,  пытаясь, заглянуть в лицо,  и положил (совершенно непроизвольно)  ладонь на круглую голую коленку. Девочка повернулась  и  обожгла его полным слез и обиды взглядом.

- Вы... Вы! - Ее голосок срывался на дрожащий вздох, по щекам катились крупные слезки. - Я так старалась... А Вы даже не сказали... Не сказали, что у меня самое лучшее... Как у всех! Как у этой дуры Тарасовой, да?! - Она опять уткнулась в парту и заревела уже вовсе по-детски. Пораженный таким буйным горем Игорь Сергеевич  вдруг осознал, что он сам - его причина, что девочка тянулась к нему, старалась понравиться, угодить усердием на уроках, может даже тайно влюбилась в него. Жалость, волнение и досада на самого себя, на возможно потерянную ниточку, связывавшую их, перемешались в душе. Он сел рядом с Олей, обнял успокаивая и заговорил, тихонько, вкрадчиво, продолжая гладить колени.

- Ну все, все... Перестань, глупенькая, перестань, а то глазки опухнут, - некрасивая станешь. Все равно ты лучше всех рисуешь, а отдельно я тебя не хвалил, чтобы другие не обиделись. Ведь они тоже старались, правда? Вот, А ты очень хорошо рисуешь. Если хочешь, мы с тобой будем отдельно заниматься...

Его, ставший дьявольски изворотливым, ум отчаянно искал выход:

-Я тебе покажу, как масляными красками писать, книги дам очень хорошие. Ты лето позанимаешься,  а на тот год как покажешь всем!...

Он говорил долго и убедительно. Она затихла, утерла слезы, долго слушала, отвернувшись к окну, потом заинтересованно искоса глянула на него и, наконец, улыбнулась какой-то простенькой безыскусной шутке.

 Сердце Игоря Сергеевича пело,  ладонь, ставшая втрое чувствительнее, ласкала теплое девичье бедро.

Из школы они вышли вместе. Оказалось, что живет Оля совсем рядом с ним  -  в соседнем доме, но у нее сейчас никого, поэтому она охотно посмотрит обещанные репродукции, да и поест с удовольствием.

Он шел рядом с девочкой,  любимой ученицей, своей грешной мечтой, не касаясь ее, но ощущая каждой клеточкой это стройное, хрупкое, юное тело, защищенное не только одеждой,  моралью и законами,  но и его собственной бережной любовью. Сердце старого учителя пело, трепеща от восторга, а разум стыл в цепких лапах осторожности.  Ни взглядом, ни жестом нельзя было себя выдать. Все должно быть естественно:  вот пожилой педагог солидно шагает в компании со своей ученицей, решившей его проводить, чтобы может быть задобрить от двойки. А в общем-то мысли прыгали у него в голове шальными мартовскими зайцами, и о чем Игорь Сергеевич думал, он и сам точно не вспомнил бы.

-5-

 

Отперев дверь и пропустив Олю вперед, он, как истинный джентльмен помог ей снять ранец, разулся сам и радушным жестом  - Прошу.. - пригласил ее в комнату, в тайне радуясь, что открыл утром форточку и избавил квартиру от застоявшегося духа надвигающейся старости и табака, Игорь Сергеевич торопливо убрал с дивана халат.

Поставив чайник и глядя на свою маленькую гостью, обложившуюся на диване щедро выделенными буклетами и альбомами, он, съежившись в кресле, развлекался, представляя как Олечка будет выглядеть без платьица, потом безо всего, в одних носочках, или (по-набоковски) в, чуть съехавшем, одном носочке. Фантазия настолько разогрела плоть, что доведись нужда подняться, - ему бы пришлось выкручиваться, объясняя девочке, что это он засунул в брюки. Не кстати засвистел чайник. Воюя в кармане с непослушной частью тела, старый сатир захромал на кухню.

Время утекало жидкой грязью сквозь пальцы. Он барахтался в этой жиже, не находя точки опоры: сейчас она выпьет чай, посмотрит рисунки и уйдет, возможно навсегда. Чем еще удержать, как высосать из этого волшебного визита маленькой феи все доступные чудеса?

Держа в каждой руке по чашке на блюдце он шагнул в комнату и замер в нелепой позе, уткнувшись взглядом в то, что лежало на коленях девочки.

Стыд и липкий ужав сменились облегченным озарением и уверенностью, когда Оля, почуяв его, быстро захлопнула альбом и густо покраснела. Совершенно случайно в общей куче попались его последние полу бредовые мучительные фантазии. Вся страсть желания выплеснулась на эти страницы, испещренные голыми и полуголыми девочками, многие из которых очень походили на его учениц. Мало того - изображенные сценки по большей части касались школы, а маленькие нимфетки сбрасывали трусики, или отстегивали чулочки из-под подолов форменных платьев. Атмосфера в комнате сгустилась, наэлектризовалась порочной двусмысленностью. По его хитрой улыбке Оля поняла, что все замечено, но надо отдать ей должное, переборола смущение и, приглашенная к столу, провела перед глазами Игоря Сергеевича грациозный полукруг своими голыми ножками, ставя их на пол. Одернув платье, и неторопливо подойдя, она села на услужливо отодвинутый стул. В ее движениях была какая-то трогательная пародийность на женственность, отчего еще сильнее хотелось сгрести все это хрупкое богатство в охапку и целовать лицо, шею, коленки до умопомрачения. Усаживаясь, она снова поерзала, словно прилаживая маленький задик к новому сидению. (Правда со старыми она поступала так же).  Она обхватила чашку ладонями и, смешно вытягивая вперед губы трубочкой, подула, отстранилась кривясь (горячо) и зацепилась носками сзади за передние ножки стула.

Он мучительно думал с чего начать, откуда проложить первый стежок по волнисто-скользкой ткани предстоящей беседы. Все слова и вопросы казались ему либо слишком прямыми и грубо-откровенными, либо чересчур глупыми и далекими от интересующего предмета. Еще мешало возбуждение и страх, что это интимное уединение может вдруг закончиться. Да, бывают моменты, когда каждый начинает чувствовать себя законченным дураком.. Ну, с богом....

- Олечка, а что у тебя мама вечером работает?

- Да нет, она к папе на выходные поехала, - он знал, что ее  отец тяжело болеет и лежит то ли в больнице, то ли в санатории в другом городе.

- А с кем же ты остаешься? Одна что ли?

- Ага! Только соседка тетя Галя приходит иногда. Покормит и уйдет...-

- И не страшно тебе одной в квартире?

-  Я привыкла. - Было в ее бравой бесшабашности какая-то грустная натяжка,  - видимо не так легко давалась ей самостоятельная жизнь. Игорь Сергеевич понял, что этой темы лучше не касаться, но не удержался от отчаянно-смелого, обжигающего кончик языка вопроса-предложения:

-Если хочешь,  можешь у меня переночевать...

 Девочка стрельнула в него смешливо - удивленными глазами (типа: ты чего, дядя!), и сердце рухнуло в пропасть, а она медленно сдвинула брови, вытягивая на  свет какую-то новую мысль и обвела комнату другим, оценивающим взглядом, словно примеряя к своим (уже для него милым и родным) привычкам и вечерним интимным ритуалам.

- Нет. -  Под самый корень срезала тоненький стебелек надежды. - Тетя Галя будет волноваться, да и рубашка моя дома и тапочки с зубной щеткой, и все-все. -

- Так что же!-  Он шел в атаку с отчаянием хлебнувшего перед боем новобранца. - Сходишь, поужинаешь и приходи?             

Она еще немного подумала:

 - А где я спать буду? Он праздновал победу:  -Где хочешь! Хочешь тут, на диване, а нет - в спальне. Там две кровати.

-Ладно, только я сейчас еще не хочу домой. Можно? - На последнем слове девочка извинительно притормозила, полагая, что навязывается слишком бесцеремонно.

-Господи, конечно можно! О чем ты спрашиваешь! Ведь я тебе  еще краски свои не показывал.

 - У вас тут так интересно! А это все ваши картины?

 - Нет,  но много моих.  Вот эта,  и вот...  - он показал какой-то жиденький пейзажик и портрет Вари.

-Это жена ваша, да? - Оля чуть понизила голос - дань покойной.

-Да, -  он тоже постарался изобразить скорбь лицом и голосом.

 Исполненные гордостью за собственную деликатность они с минуту помолчали.

 

-6-

- Я быстро. - Выдохнула Олечка крутнувшись за дверью, а он кивнул и жадным влюбленным взглядом проводил ее ножки, дробно затанцевавшие вниз по ступенькам. Вернувшись в комнату,  Игорь Сергеевич первым делом подошел к окну, хотя знал, что Олин дом с другой стороны, потом взглянул на часы - было четверть восьмого и, наконец, осмотрел следы трёхчасового пребывания в квартире маленькой гостьи. На столе и рядом на полу краски в тюбиках, карандаши, альбомы, листы с его и ее рисунками, несколько чашек и стаканов. Он радостно улыбнулся, вспоминая ее, сидящей на ковре в позе копенгагенской русалочки, напряженный сморщенный, перепачканный краской носик, пальчики, то скребущие голень, то отводящие упавшую на глаза прядь, а то привычным по-девичьи непринужденным движением оттягивающие сзади через платье врезавшиеся в попку трусики. Как быстро дети осваиваются на новом месте. Оля чувствовала себя здесь хозяйкой  (ничуть его не обожая) уже через час. Она заявила, что чай заварит лучше него, и Игорь Сергеевич сам повязал ей кухонный фартук, умудряясь при этом прижаться, погладить и потрогать. Чай действительно показался вкусным, хотя из ее рук он, счастливо улыбаясь, выпил бы и смесь керосина с уксусом. Потом  (как все-таки они чувствуют слабость взрослых и возможность шалить безнаказанно)  Олечка перепробовала, разве только что не на вкус,  все его краски, кисточки. Испачкала, каля-маля дюжину листов, повынимала из шкафа все книги, и, наконец, устала.

Вгрызаясь в яблоко она плюхнулась рядом с ним на диван и вздохнула, переходя с мажора на минор. Из кухни бормотал что-то репродуктор, за окном шумел ветер, потом забарабанил дождь. Игорь Сергеевич стал говорить.  Долго и терпеливо он плел серебристую нить небылиц, смешанных с правдой, а она слушала, вяло болтая ногами, к которым побирались его пальцы. Стараясь, чтобы все выглядело непринужденно, он, словно ненароком, касался ее волос, лица, шеи, поправлял платье и рассеянно забывал на бедре ладонь, тут же почему-то начинавшую шевелиться  то ли гладя, то ли жестикулируя.

Из-за непогоды в комнате сгущался полумрак, и его руки делались смелее, настойчивее, подол платьица заголился почти до штанишек, а ладонь порхала, колдовала, нежила шелковистую наготу девчачьих ножек уже на опасной волнующей границе приличия. Оля не противилась, но и  не была совершенно равнодушна к этим прикосновениям. Она слегка напряглась, подобралась готовая в любую секунду вырваться и убежать, едва только посчитает, что дядя зашел дальше положенного. Игорь Сергеевич понимал все это, но все равно, рискуя, притиснул ребро ладони к ее мяконькому нежному паху..  Олечка тревожно вздрогнула и, едва он убрал руку, тут же встала и зажгла свет. К нему не вернулась, а пошла на балкон смотреть дождь. Учитель вышел следом, закурил, легко положил руку на плече девочки, но она как-то не особенно демонстративно, а деликатно освободилась, чтоб через секунду с визгом в обнимку плотно прижаться к нему. Вспышка и режущий уши треск слились над головой, словно молния ударила прямо в них. Он увлек  Олю в комнату. Она так и не отрывалась от него,  пряча лицо и вцепившись в рубашку.  Зашторили окна, плотно закрыли балконную дверь, но девочка не отходила от учителя. Он сел на диван, она устроилась рядом, поджав ножки, плотно обхватив его руку. - Не бойся, глупенькая, сюда молния не ударит. - Игорь Сергеевич коснулся ее щеки, погладил, волосы.

- Ага, не ударит!  Я прошлым летом видела, как дерево пополам грозой разбило. Страшно так... Ой!

 Снова громыхнуло. Он поплотней обнял малышку и поцеловал куда-то в висок.

-Не бойся, я, с тобой. 

Ее страх сблизил снова их тела и парализовал волю девочки, чем мужчина не преминул воспользоваться. Полу-успокаивая, полу-баюкая Игорь Сергеевич целовал шею, волосы, ласкал все выше и выше, уже под платьем, упоительно гладкое девичье бедро, доставая кончиками пальцев до согретой ее теплом ткани штанишек. Напуганная девочка теперь не обращала внимания на его поползновения. Якобы пересаживаясь, подвигаясь поудобнее, он плотно притиснул ладонь к задику, но ослабив хватку не  убрал оттуда руку. Так они и сидели, прислушиваясь к удаляющимся раскатам грома и к руке, щупающей сквозь тонкие трикотажные трусики мягкую округлость.

Гроза прошла, лишь редкие капли, срываясь откуда-то сверху,  шлепали по жести подоконника. Олечка затихла в его объятиях и уже не пыталась вырваться, убежать, убрать руку. Игорь Сергеевич приподнял рукой, обнимавшей ее за шею, подбородок и медленно, очень осторожно поцеловал девочку в губы. Она напряженно стиснула их в узкую щель. Еще и еще; в щеки и глаза, но не быстро и жадно, а тихо, завораживающе. Оля не делала ни малейшей попытки прекратить поцелуи, и он, окончательно обнаглев от ее покорности, нырнул под резинку и, целуя, принялся тискать и гладить голую попку. Уже, легко приподняв девочку, учитель стянул штанишки с ягодиц, уже, тяжело дыша, другой рукой теребил пуговки на спине, когда грянул в прихожей звонок.

Легкая безобидная трель телефона отбросила их друг от друга. Олечка,  пискнув вскочила, поддернула трусики и метнулась на середину комнаты.. Он тоже встал, и, шало озираясь (все ли в порядке), вышел в коридор. Звонила дочь - так, пустяки. Игорь Сергеевич отвечал все спокойнее, закурил, унимая дрожь в пальцах, потер левый бок (даже сердце зашлось) и заглянул в комнату. Отодвинув штору, девочка смотрела во двор прижимаясь лбом к стеклу и чертя что-то пальчиком на его запотевшей поверхности, потом трубку взяла внучка. Впервые, слушая милое и невинное лопотание Наташи, Игорь Сергеевич испытывал нетерпеливое раздражение. Все сломалось. Гроза, подарившая чудесную близость, ушла, и как теперь подступиться к, Олечке он не знал.

- Кто это звонил? - она спрашивала не поворачиваясь, словно убегая из этой квартиры, хотя бы взглядом через окно.

-Дочка... И внучка.

-А... - протянула безразлично, вместе с плавным поворотом на одной ножке - вторую она зацепила подъемом за щиколотку первой.

 И хозяин,  и гостья избегали теперь смотреть в глаза друг другу,  пугаясь и стыдясь случившегося. Игорь Сергеевич готов был зубами по-собачьи разодрать путы ханжеской морали, нравственности, законов и обезьяньих привычек к определенности поступков, которые уже оплели юную душу девочки и с него самого свисали мочалистыми обрывками полу разорванного кокона.

"Ну почему", - думал он, - " Я не могу просто подойти, улыбнуться, обнять и усадить на колени это пленительное существо. Спокойно и не спеша, находя полное ее понимание и согласие (ведь она согласна!)  привести одежду в нужное состояние:  расстегнуть и снять все, что мешает и мне и ей. Ведь мы   лишаемся такого счастья, такого наслаждения!"

Самые невероятные мысли лезли к нему в голову: от гумбертовской - жениться на Олиной матери, отравив больного отца, до разбойничьей - украсть, связать, усыпить и увезти на край света бедную девочку,  чтоб всю оставшуюся жизнь вымаливать на коленях прощение и потакать всем ее прихотям ради любви.

И тут, с шумной отдышкой и скрипом, старые часы - его гордость, пробили семь раз.  Игорь Сергеевич загадал: если Оля возьмет портфель, значит не вернется, хотя это и так было ясно.

Теперь он ждал, поглядывая то на часы, то на окно, то на портфель, брошенный в прихожей, там, где его  оставила девочка.

 

-7-

 

 

Прошло полчаса, еще 15 минут; Игорь Сергеевич изнывал от нетерпения, жгуче приправленного неопределенностью. Он уже прибрал в спальне, в ванной, туалете, на кухне; везде, где могла увидеть беспорядок малышка. Только кавардак созданный ее руками в зале, остался нетронутым. Выкурив пятую сигарету он решил, что если Оли не будет через 10 минут, то выйдет встречать ее на улицу. Но благословенное "бим-бом" дверного звонка сладчайшим музыкальным аккордом подбросило сердце под горло.

"Уф!" - она плюхнула на диван большой полиэтиленовый пакет, набитый так, словно переселялась сюда навсегда.

- Холодно на улице? - спросил он только чтоб что-нибудь сказать и разжать душившее его счастье.   

- Да нет, не очень. А дождик еще идет... - Он заметил это - в ее волосах и ворсе розовой, мохеровой кофточки запутался бисер мелких капель. Она переоделась в домашнее:  клетчатую шерстяную юбку, под кофточкой виднелась белая майка со смешной мордочкой слоненка на груди и подписью для бестолковых на английском - " elephant".  Вот только благословенную наготу ножек скрыли светло-серые колготки.

-Я вот к чему спрашиваю. Смотрю, ты колготы одела...

- Мама говорит, что для девочки, когда сыро, самое главное, чтобы ногам было сухо и тепло. Вот.

- Понятно..  -  он потешился ее рассудительностью и послушанием.

Дальше их вечер протекал до удивления целомудренно: телевизор, ужин

по-холостяцки с яичницей, листание каких-то книжек. Былая страстность решительность лопнула воздушным шариком, наткнувшись на иглу стыда и страха.  Игорь Сергеевич уже начал беспокоиться: не вылечила ли его эта девочка, но когда Оля скрылась, захватив свое полотенце и зубную щетку с рубашкой, в ванной, все его рецепторы ощетинились, напряглись словно струны. Он ловил каждый звук, всплеск, шорох и рисовал в воспаленном мозгу картины, происходившие за белой дверью с квадратиком чеканки, изображающей маленькую голопузую девчушку под душем (на туалете такой же карапуз стоя писал в горшок).  Не в силах побороть искушение Игорь Сергеевич пробрался на кухню и, подставив табурет, заглянул в небольшое окошко, неизвестно для чего (наверное, для этого) сделанное в ванную. Мало, что разглядев (девочка слишком близко и внизу почти не просматривалась - только голова) он слез и в который раз, закурил, слушая шум воды за стеной.

Оля возникла на пороге кухни в длинной (гораздо ниже колен) фланелевой рубашке, в чалме из намотанного на голову полотенца и босиком. - Тапочки забыла, - скорбно и в то же время весело сообщила она. Его тапки, тут же примеренные, вызвали своей несоразмерностью только обоюдный смех, и пришлось воспользоваться старыми, порядком севшими шерстяными носкам. Он сам натянул их на ноги девочки, наслаждаясь прикосновениями к гладкой, согретой купанием коже.

Настала его очередь идти в ванную. Повесив халат Игорь Сергеевич бросил взгляд на Олину одежду, оставленную здесь же, и заметил внутри скомканных колготок белые трусики, снятые за компанию разом. Радостным огнем обожгла мысль: значит под рубашкой на ней ничего больше нет! Помяв в руках эту маленькую интимную деталь детского туалета, он поднес штанишки к лицу и задохнулся от буйной смеси волнующих запахов. Потом сумасшедший учитель поцеловал и потрогал языком изнанку в том месте, где она прикасалась к Олиной писе, быстро разделся и немножко побаловался, водя по телу трусиками. В конце концов, перещупав и перецеловав всю ее одежду, хранящую тонкий непередаваемый аромат маленькой девочки, Игорь Сергеевич повесил на туго восставшую плоть штанишки и полюбовался на себя в зеркало. Глупое и убогое зрелище протрезвило его, убив наповал телячью игривость старого дурака. Приступ  фетишизма оставил в душе шершавый мазок стыда, который он тут же принялся смывать докрасна натираясь жесткой мочалкой.

Из всего гардероба Игорь Сергеевич остановился на халате и пижамных штанах, которые смотрелись вполне пригодно для такого случая. Их благородный цвет (коричневая однотонная пастель)  не давал повода думать о больнице, или богадельне, а турецкие туфли без задников придавали его образу некоторую аристократичность.

Олечка все еще сидела на кухне, грея в ладонях полчашки чая, и, улыбнувшись ей (не безответно), он отправился стелить постели. Разобрав одну из кроватей, в спальне, Игорь Сергеевич, скрепя сердце, постелил себе на диване, но тайная надежда забраться под одно одеяло подтолкнула его кинуть вторую подушку.

Маленькая: фея  возникла в дверном проеме неожиданно. Осветив его голубым сиянием своих глаз, она бесшумно, как во сне, проплыла к зеркалу и, отведя вбок трогательно хрупкий локоток, размотала тюрбан, тряхнула мокрыми волосами, строго сведя бровки критически осмотрела себя и, показав на прощание язык, отправилась в сумку за расческой. Затаив дыхание он ловил каждое движение девочки, оставаясь в то же время бесстрастным созерцателем телевизора и утомленным за день педагогом. Хотя он был скорее учеником в сложной школе совратителей по начальному классу нимфолептики (тонкая наука тайного и полу явного срывания плодов ласк и прикосновений к маленьким девочкам).

Закончив с прической Оля зевнула и на конец поинтересовалась, где ей лечь. Он так и не нашел момента и смелости подступиться к ней. Укрывая девочку теплым пуховым одеялом, надеясь, что ночью от жары она его сбросит, Игорь Сергеевич решил не спать всю ночь, чтобы дождаться, когда это произойдет, и Олечка повернется так, что он увидит все. Пожелав спокойной ночи и погасив свет он вернулся в зал и, не снимая халат прилег на  диване. Не прошло и пяти минут как тихий голосок позвал его из спальни:

 - Игорь Сергеевич, вы не спите?

- Нет. Что-нибудь случилось, Олечка?

- Можно мне к вам? А то тут что-то не спиться...-

Когда девочка устроилась на новом месте, он, долго выбирая, постоял у книжного шкафа, вернулся и сел на край постели.

- Я почитаю тебе "Алису" Хочешь?

- Ага! - Она легла по удобней и, подперев щеку, приготовилась слушать. Через некоторое время она села в постели обхватив руками колени, положив на них подбородок и туго натянув подол рубашки,  так, что он полностью скрыл ноги. Игорь Сергеевич видел, что книжка Олю очень занимает, и борясь со сном она села специально. Но вечер брал свое, постепенно девочка стала зевать, клевать носом, потом легла и наконец уснула.

Она лежала на боку, подсунув правую ладонь под щеку и вытянув  левую руку вперед. Чуть сбившаяся рубашка оголила коленки, и ему вдруг показалось, что они замерзли. Ее поза и безмятежное личико, на котором блуждала легкая как сон полуулыбка, были до того трогательны и беззащитны, что в душе Игоря Сергеевича не  осталось ни малейшего места для похоти. Только жалость и любовь. Как ни жалел потом, но тогда он укрыл Олю и ушел на кухню.

 

-8-

 

 

Она обещала заходить, но по безразлично-рассеянной отрешенности Игорь Сергеевич понял, что больше в своем доме этой девочки не увидит. Как ни странно, но ничего кроме облегчения он не испытывал: слишком тяжело и страшно было оказаться во власти капризного ребенка. Даже теперь, вздумай она рассказать как дядя-учитель хотел снять с нее трусики... И где потом искать этого дядю?

Запаса впечатлений от этого странного свидания хватило только на пару дней.  Окончились занятия, школа опустела, и он, пользуясь своим положением пенсионера, старался там не задерживаться, большую часть времени проводя в скверах, на детских площадках, или дома у окна с биноклем. Однако память цепко хранила сладость выскользнувшего из рук детского тела, и все чаще голоса из подсознания нашептывали страшные по сути вещи. Порой, насмотревшись на почти раздетых летней жарой девочек, измученный бесплодным вожделением Игорь Сергеевич убегал за город, или прятался в полумраке квартиры, зашторив окна, но цепкие образы преследовали его повсюду. Они ярко вспыхивали на темной изнанке чуть прикрытых  век, туманными призраками бродили по комнате, присаживались рядом с ним на диван, раздевались, отдавались ему в знойном полубреду, жили во снах и мыслях. На зарисовки, как раньше, уже не хватало терпения, детский смех, или крик за окном заставляли его кидаться на балкон, чтобы успеть поймать глазами источник.

Столь беспокойная на грани безумия жизнь довела Игоря Сергеевича до полного нервного истощения...

 

 

-9-

 

 Лето перевалило на вторую половину, шел отпуск, и он решил уехать куда-нибудь подальше от людей и главное от детей.

Уже упаковавшись и заказав билет на первые числа августа, Игорь Сергеевич собрался к дочери, предупредить ее об отъезде. Особого энтузиазма эта затея у Лены не вызвала, и он почувствовал, что как-то нарушил ее планы.

- Знаешь, папа, мы со Славиком к тебе на днях собирались, но ты сам пришел. - Она рассеянно оглянулась на мужа, словно ища у него поддержку. Славик кивнул, но говорить ничего не стал, оставив это право жене.

- В общем, Славе предложили работу заграницей  в Африке на два года. Он конечно согласился. Все документы уже готовы и я могу поехать с ним, а вот Наташа.... Понимаешь, там нет школы, да и не разрешают детей брать... Ты не думай, - она  зачастила, предупреждая его возможные вопросы и возмущение, - мы тебе хотели сказать сразу как все станет ясно, а точно узнали только позавчера. С Наташей все было решено, но так получилось, что Славина мама не может...- Лена сокрушенно уронила на колени, прижатые до этого к груди руки.

- Ну, в общем, она Нату к себе не возьмет. - И уперла в отца жалобный взгляд, не решаясь договорить то, что он и так понял. Анализируя потом свои чувства Игорь Сергеевич с удивлением обнаружил, что не испытал сразу ни радости, ни похотливого жжения, обычно сопровождавшего все мысли о девочках, - только гулкую пустоту, в которую проваливалось его ухающее и замирающее сердце вместе с обрывками истерзанного, уставшего мозга.

В голове вертелись какие-то мелкие бытовые  глупости вроде: где будем жить, как и чем кормить, (словно Наташе годик), кто будет стирать.... (ты, кто же еще), и т.д. Восприняв его задумчивость как сомнение, Лена снова горячо принялась убеждать его, говоря о каких-то деньгах, о знакомой в прачечной... Ее слова, словно дождевые капли, барабанили по голове и с шипением отскакивали как от раскаленной сковородки. Наконец падение прекратилось, и смысл происшедшего во всей полноте дошел до него прошиб испариной и стек легкой дрожью в пальцах.

- ... Конечно лучше, если вы станете жить у тебя, а эту квартиру мы закроем и опечатаем. Как ты считаешь?

- Да, так будет лучше, - рассеянно отозвался Игорь Сергеевич, думая о совершенно других проблемах.

Он ушел настолько пораженный и взвинченный новым поворотом судьбы, что лишь по дороге на вокзал вспомнил про Наташу, с которой забыл даже поговорить. Самое удивительное заключалось в том, что ни на секунду у него не возникло сомнений относительно внучки: хорошо ли он поступает, ведь это - его кровь, маленькое, доверчивое, любящее  его существо, а он без зазрения совести уже вовлек ее в круг разврата, растления, радостно предвкушает минуты, когда в полной безопасности и безнаказанности сможет утолить похоть. Таких мыслей в голове Игоря Сергеевича не было.

Сдав билет, заехал в универмаг и купил несколько забавных,  на его взгляд игрушек, в том числе большую импортную куклу, на которую внучка давно положила глаз. До отъезда Лены и Вячеслава оставалось пять - дней, которые он посвятил всяческим приготовлениям и размышлениям. Перебрав ни один десяток вариантов и сценариев будущего превращения внучки в любовницу, он отбросил все и решил положиться на случай и вдохновение.

Четвертого августа состоялось "великое переселение".  Лена, Славик и Наташа приехали вместе а двумя огромными чемоданами.

-Принимай, отец, приданное! - пошутила дочь и уже серьезно принялась наставлять его что к чему и как. Наташа нашла подарки, радостно но всех об этом известила и тут же взялась нянчить новую куклу.

Вечер прошел в прощальной  суете, поужинали, немного выпили, ИГОРЬ Сергеевич вызвал такси, проводил их и пошел коротать последнею одинокую ночь. Завтра в 12.30 он вернется из аэропорта вдвоем с Наташей, чтобы остаться с ней наедине по крайней мере на ближайшие  полгода.

 

-10-

Все коварные планы и хитрые замыслы,  которые Игорь Сергеевич вынашивал и примерял на первый этап "приручения",   полетели  кувырком.  Наташина бесхитростная невинность и простота, граничащая с бесстыдством, (в его глазах конечно, а для девятилетнего ребёнка - это норма) озадачили и немало порадовали старого учителя. Ей ничего не стоило позвать деда из туалета, заявить, что кончилась бумага, а получив желаемое, вытереть попку у него на глазах, или радостно поделиться, что еле добежала, - даже в штанишки писькнула... Она никогда, как другие девочки, не делала этого на улице, "спрятавшись за штык". Но даже имея такие "авансы" от внучки Игорь Сергеевич не решался поначалу активно вмешиваться и вдоволь наслаждался плодами родственной близости с девочкой. Поцелуи и ласки, когда он балуясь тормошил и щекотал Наташу, сохраняли чистоту и невинность, а случайные рискованные прикосновения, так остро его волновавшие, списывались и сглаживались игрой.

Жили они дружно. Игорь Сергеевич не придирался к мелочам, никогда не наказывал и ни в чем не отказывал внучке, - а она не наглела в ответ,  одаренная редкой в ее возрасте деликатностью и чувством меры. Секрет его воспитательского успеха был очень прост: никогда не пытайся на словах доказать ребенку, что ты его любишь, заботишься только о нем, желаешь ему добра, а люби, заботься и желай, - они не слепые и все поймут, но упрекая его в черствости к твоим чувствам, добьешься еще большей черствости. Игорь Сергеевич оставался примерным дедом и ловил момент, который не заставил себя долго ждать.

Это случилось в последний день каникул. Наташина форма, заботливо выглаженная и вычищенная им, уже висела на плечиках, в вазе на столе красовался букет цветов, в портфеле ждали своего часа чистые тетрадки и новенькие учебники для четвертого класса. Чтобы иметь возможность встречать девочку из школы, он отказался от половины часов и теперь был практически свободен.

Когда настал час вечернего купания Игорь Сергеевич заявил, что сегодня надо вымыться особенно тщательно, и что он будет помогать. Обычно внучка купалась сама, а он мыл ей только голову и тер  спинку. Наташа не возражала. Скинув в комнате платье, она явилась в ванную, где он набирал воду, в маечке и трусиках, которые заботливый дедушка сам помог ей снять. Уже достаточно привыкнув к наготе девочки, он больше не страдал от предательской дрожи в руках и перебоев в сердце. Ната не испытывала перед ним стеснения. Забравшись в ванну, она долго капризничала, не желая садиться - то горячо - то холодно, и дед, приучая, черпал ладонью и мочил, согревал ее ножки, попку, животик. Головка, уши, шея, плечи... Наташа встала.

-  А теперь писечку с попочкой хорошенько вымоем.

Его мыльная ладонь прогулялась в паху, между ягодицами, потом палец заскользил, осторожно раздвигая маленькие нежные  губки   Игорь Сергеевич сознательно не мыл, а ласкал писю и решил делать это до тех пор, пока внучка не выскажет своего отношения к таким прикосновениям. Прошла минута, другая, девочка начала проявлять беспокойство. Нет, она не вырывалась, не отстраняла руку; просто вторая рука Игоря Сергеевича ощутила ритмичное подрагивание попочки. Дыхание изменилось, наполнилось едва заметной чувственной глубиной, а тоненькие стебли рук, до этого опиравшиеся ему на плечи, влажно оплели шею.

-Ну, хватит, деда,.. -  все смешалось в этой тихой не настойчивой просьбе:

и испуг новых ощущений, и неосознанное желание продолжения (если дедушка настоит), и готовность покориться, и легкое кокетство...

-Еще немножко, Наточка... - он и не думает прекращать.

 Тогда Наташа вздыхает с наигранной безысходностью и медленно склоняется головкой на его плечо. Он целует внучку в щечку, гладит мокрую гибкую спину, попочку, ляжки и трет, трет, ласкает писечку. Ножки девочки ослаблено переступают, подгибаются в коленках, она хочет сесть, но не отстраняясь, а  просто выскальзывая из его рук вниз при помощи собственного веса.

На первый раз достаточно, думает Игорь Сергеевич и помогает Наташе сесть в воду. Однако моя ножки ( девочка поднимает их по одной высоко из воды, протягивая ему),  дед снова и снова беспрепятственно дотрагивается, а то и намеренно щупает чуть припухший от долгой ласки бугорок. Они поглядывают друг на друга и улыбаются: Наташа застенчиво, а дед - лукаво. Теперь у них была маленькая общая тайна. Купание завершилось споласкиванием под душем. Пока Ната вытиралась, путаясь в огромном полотенце, Игорь Сергеевич извлек заранее припрятанный подарок -  детский купальный халатик, и сам помог ей надеть и завязать поясок.      

- А под низ ничего одевать не будем? - удивленно округляя глаза и хлопая себя по бокам спросила девочка.

- Наташенька, это же специальный банный халат, его одевают на голое тело, чтобы немножко остыть, обсохнуть, -  наставлял дедушка,  поправляя воротник.

- А зачем?

- Ну, не знаю... Наверное, потому, что на мокрое тело трудно белье натягивать. Ты не замечала?

- Конечно же! - радостно согласилась девочка - Майка вся перекручивается  и прилипает. А так даже интереснее, - подытожила она,  ловя ногами тапочки и устремляясь в спальню к зеркалу, оглядеть обновку.

Весь вечер Наташа красовалась в халате, то затянувшись ТУГО ПОЯСОМ, то нарочно распустив его и слепя деда прелестью юной наготы. Она даже заявила, что ляжет в нем спать, и Игорю Сергеевичу стоило большого труда уговорить внучку переодеться в новую шелковую ночнушку, специально им выбранную, ажурную, нежно-голубого цвета и почти прозрачную.

Уже лежа в постели, Наташа притворно испуганно спросила:

- Ой, деда, а трусики ты приготовил на завтра? И майку, и гольфы?! - она даже порывалась встать, но он успокоил девочку, что все готово и ждет ее.

- А то забуду одеть, да так и пойду в школу без трусов! - засмеялась внучка, пряча руки под одеяло.

 Оказывается Лена всегда, выкупав ее, на ночь заставляла одевать маечку, а штанишки - обязательно, и теперь малышка наслаждаясь непривычной легкостью наготы, весело обыгрывала ее то и дело проверяла руками. Игорь Сергеевич погасил верхний свет, оставив маленький ночничок, и присел на край постели.

- Ну что, нравится тебе рубашка?

-Да, здорово, только непривычно как-то: будто совсем голая.

- Можешь и голенькой спать. Это полезно даже. А трусики на ночь надо обязательно снимать, чтобы резинка животик не резала. Маленьким девочкам даже днем дома рекомендуется без трусиков ходить, когда посторонних нет.  Конечно Наташа заинтересованно слушала эти стыдные вещи, а на лице ее играли блики смешливого удивления и конфузливого смущения. Как она все-таки еще мала и невино-проста, думал Игорь Сергеевич, - ее можно превратить во что угодно...

- Деда, а зимой как, ведь холодно? - он задумался, но быстро нашелся с ответом, необычайно рассмешившим внучку, хотя и произнесенном вполне серьезно.  - Очень просто! Разделась, походила немножко. Замерзла  - оделась, согрелась - опять сняла... И закалка. Ты знаешь, что йога рекомендует 1 час в день ходить совсем голым?

- А ты ходишь?

- Ну, я не йог..

- А я - не йогиха. Ягиха! - Наташа зашлась звонким смехом, подскакивая на постели и подтягивая под одеялом колени к подбородку. Он тоже рассмеялся

- Бабка-ёжка ты моя курносая!

- Расскажи сказку!

-Ну что ты, маленькая что ли?

- Все - равно расскажи, - настаивала она надувая губки.

 Игорь Сергеевич вздохнул:

 - Ладно, слушай. Жила- была девочка...

- И звали ее Маша, - перебила Внучка, - Погоди. Ложись со мной.

 Ната подвинулась, освобождая ему место. Под тонкой рубашкой ничего не было. Подперев правой рукой голову, Игорь Сергеевич положил левую на  теплое под скользким шелком бедро девочки, а ее острая голая коленка, ткнувшись между полами халата, прижалась к его ногам в опасной близости от обнаженного паха.

Неспешно текли слова примитивной сказочки про Машу и медведя, нужной Наташе не ради содержания, а скорее ради атмосферы близости, интимного домашнего уюта и чувства защищенности ее маленького теплого мирка. Скоро подол рубашки, стараниями его руки, сбился на пояс,  и под ладонью оказалась голая нога, мягкая округлость попочки,  а ниже - уютная ямочка, в которую сбегали ягодицы и нежные ляжки. Лаская, рука  порхала, скользила по телу девочки, и, прервав сказку, Игорь Сергеевич тихо шепнул:

- Ляг на спинку. - Внучка послушно перевернулась, а он, подняв ночнушку еще выше, стал гладить животик, медленно опускаясь к лобку, к его окончанию, к нежнейшей потаенной плоти, трепетной щелке, обиженно надувшей свои пухлые детские губки. Помня, что сейчас нет мыльной пены, защитившей болезненно-чувствительную слизистую оболочку там внутри,  Игорь Сергеевич  старался быть предельно осторожным. Едва касаясь кончиками пальцев, он щекотал складку и вокруг нее, легонько стискивал, захватив  щепотью, и снова отпускал, продолжая массировать, дразнить. По выражению лица было видно, что такая игра Наташе нравится.  Пока он говорил, девочка молчала, только в самом конце она вдруг развела чуть согнутые в коленьях ножки и сладко вздохнула.

- Все? - спросила удивленно и разочарованно, когда вместе со словами замерла  и рука. - Я еще хочу...

- Сказку, или что? - хитро поинтересовался дедушка, чем немало смутил девочку, но тут же исправился, возобновив ласковую игру  пальцев у нее между ног.

 Надутые было губки, расползлись в улыбке, а колени благодарно раздвинулись еще шире. Пися от этого приоткрылась, пустив палец  в свою горячую, уже слегка увлажненную глубину. Игорь Сергеевич и не подозревал, что железы девятилетней девочки способны от таких манипуляций выделять смазку. Как он все-таки несведущ был в детской физиологии! Видимо прикосновения к клитору и внутренним губкам доставили малышке много больше удовольствия, чем простая щекотка: она задышала чаще, глубже и прикрыла глазки. То напрягался, то опадал животик, дрожал подбородок. Морщась, то ли от боли, то ли от наслаждения, Ната кусает губку и выгибается, потом ослаблено падает.

-Это так хорошо, деда! Почему ты раньше так никогда мне не делал? И мама тоже... - Он глуповато улыбается в ответ, поглощенный собственной мукой, не успевший разрядиться без помощи рук, и теперь, оставив писю внучки, осторожно потирающий вздыбленным болезненной эрекцией членом по лежащему на его животе откинутому  бедру девочки. Она вовремя убрала ногу: тугая струя, выброшенная первым толчком, густо забрызгала живот. Продолжая ритмично подергиваться плоть, унималась, разжались тиски страсти, и душа наполнилась удивительным покоем и счастьем

Его запоздалый ответ заставил Наташу вздрогнуть и открыть устало слипшиеся глазки.

-Понимаешь, - Наташенька, вообще-то считается, что такими  вещами детям заниматься нельзя.

- Почему?

- Как тебе объяснить... Взрослым - можно, когда они полюбили друг друга.

- Но ведь ты меня любишь, да?

- Конечно, глупенькая! Но мы родные, а так и еще по-всякому  делают чужие дяди и тети, а потом женятся.

- Зачем же ты это делал?

-  Хотел, чтоб тебе было приятно.

- А это не вредно? Ну, ведь я еще не выросла совсем...

- Да нет, не вредно. Не бойся.

- Если не вредно, значит потом ещё можно? Да? - Она доверчиво прижалась к его боку и, поджимая ногу, лежащую на его бедре, скользнула коленом по вялому, но еще горячему и пухлому члену и ойкнула, попав в прохладную  липкую лужицу.

- Это что, деда? Ты описался, да?! - Он тихо засмеялся,  напряженно ища подходящее объяснение.

-  Ну-ка потрогай свою писю пальчиком. Мокренько?

- Да чуть-чуть.

- Видишь, когда писечке приятно, она мокреет. У тебя маленькая, а у меня большая, поэтому у меня водички много вытекло.

-А тебе тоже приятно было, да?

- Конечно, оттого, что я твою писюльку гладил...

Наташа чуть опустила коленку и положила ее прямо на член, пачкая  его

размазанным семенем.

- Вот это, да? - вкрадчиво спросила она шепотом.

- Точно...  улыбнулся Игорь Сергеевич. - Давай-ка пойдем вымоем это все. - Он отбросил одеяло, быстро сел спиной к Наташе и запахнул халат. Потом снял с нее рубашку и голенькую на руках отнес в ванную, вымыл ножки, пах, низ живота, сполоснул и свое хозяйство, причем девочка  настояла посмотреть. Пришлось уступить, в конце концов оставаться для нее бесполым существом Игорь Сергеевич не собирался.

Легли они вместе и совершенно голые. Постель была узковата, и когда девочка уснула, он осторожно вытащил руку у нее из-под головы, поцеловал в лобик и, укрыв потеплее, ушел на другую кровать, твердо решив завтра же сдвинуть их вместе.

 

 

-11-

 

                                                             

            Таким счастливым, как в эти теплые сентябрьские дни, Игорь  Сергеевич не чувствовал себя никогда. Все наладилось самым замечательным образом. Он не думал, что так легко удастся заполучить Наташу, а девочка чуть ли не сама упала в его объятия. Их жизнь превратилась в волшебный сон, воплотившийся нежданно-негаданно наяву, в бесконечную ласковую игру, лишенную и стыда, и предрассудков. Первую неделю Игорь. Сергеевич сдерживал себя, полагаясь только на интерес и охоту внучки, ждал ее просьб  "поиграть", или поделать ей так. Только ласки в постели и во  время купания происходили уже как естественный ритуал. Если его мозг и плоть горели в постоянной готовности и желании, то девочку днем отвлекали уроки, игры дома и во дворе, другие дела и хлопоты. Ее не устоявшаяся детская психика не могла долго фиксировать внимание на одном предмете, и даже очень приятные игры с дедушкой являлись для Наташи только камушком в пестрой мозаике огромного мира. Игорь Сергеевич понимал, что без его "помощи" самостоятельное сексуальное развитие девочки может сильно затянуться и долго размышлял, что лучше: ловить падающий в ладони зрелый плод, или немного потряси дерево. Но его девятилетняя внучка дозревала очень быстро: малейшее его прикосновение, и под ноги шлепалось одно, а то и парочка "'наливных яблочек".

            Через нескольких дней после знаменательного купания, Игорь Сергеевич почувствовал, что вечерних забав ему уже мало. Раздевание перед ванной или перед сном несло скучную печать обыденной необходимости, а игра для  девочки выглядела скорей продолжением процедуры мытья и укладывания спать. Даже в постели она воспринимала щекотание писи  так же как вечерний  поцелуй "спокойной ночи", поглаживание по головке, или  как отзвук младенческих воспоминаний  - укачивание на коленях. Ему же хотелось остроты, пикантности, чувственного зуда, доводящего малышку до бесстыдства, лишь слегка замаскированного нормами приличия. В то же время он не хотел превращать Наташу в потаскушку - это не укладывалось в образ желанной его сердцу девочки, но как совместить скромность и жадную похотливость, опытность и невинность, он не знал. Внучка помогала ему и тут.

            - Дедушка, а можно я дома буду без трусиков ходить?  - спросила она на пятый день по дороге из школы. Надо ли говорить, что никаких возражений  с его стороны не последовало. Едва переступив порог и захлопнув дверь, он присел на корточки и, к удивлению опешившей от неожиданности, не успевшей даже разуться девочки, скользнул руками по ее прохладным с улицы ножкам вверх и медленно, скатывая с боков ладонями в жгутик, спустил таким манером трусики до колен, откуда они бесшумно упали на щиколотки. Поднимая по очереди ножки, Наташа одной рукой (во второй она все еще сжимала портфель) оперлась на его плечо, глядя как внизу дедушкины руки освобождают трусики. Скомкав их зачем-то в кулаке, он встал и, поцеловав внучку, одновременно потискал  и легонько шлепнул под платьем по голой попочке.

            Ну, беги, переодевайся...  - потом жадно следил, как перед зеркалом в спальне она тянет через голову коричневое школьное платье; за ним вздернулась маечка, оголив животик и ниже все, до края белых гольфов, светилось благословенной наготой.

 Справившись с платьем. Наташа расправила его на плечиках, повесила в шкаф, потом села на постель и стянула гольфики. Дома она не носила тапочек, предпочитая те самые шерстяные носки, которые в тот памятный день он надел на Олечку Смирнову. Наконец синяя домашняя. Юбка скрыла сияющий соблазн, но добавила волнующего аромата пикантности ее туалету. Теперь нетерпеливый зуд в ладонях все чаще загонял его руки под подол. Наташа не возражала, что дедушка то и дело ее щупает, и охотно раздвигала ножки, пуская ласковые пальцы к голой писечке. Эти недолгие мимолетные прикосновения не давали особого удовольствия, зато поддерживали и его и ее в постоянном чувственном напряжении.

Игорь Сергеевич научил свою маленькую любовницу целоваться в губы, (раньше она не умела этого совершенно) и теперь подолгу держал ее на коленях, щекоча пах и посасывая маленький, бутончик детского рта. В один из вечеров, целуя и лаская свою голенькую и горячую после ванны Наточку, он сам вложил в ее ладошку, одеревеневший, раздутый желанием член, и внучка, еще робко и неумело проигралась с ним, за что этот "противный хулиган" обрызгал ее живот и ляжку. Мыться не стали - обошлись полой халата.

Как и все девочки, Наташа любила вертеться у зеркала, примеряя то одно, то другое. Отсутствие штанишек превращало это зрелище в вопиющий увлекательный спектакль, в котором Игорь Сергеевич был зачастую не только зрителем, но и режиссером. Делая критические замечания по поводу туалетов и принимаемых поз, он моделировал наиболее возбуждающие образы девочек. Мимолетность и порой безвозвратность задевшего сердце впечатления навела его на мысль поймать за хвост это порхание едва скрытой наготы. Попытки рисовать не принесли удовлетворения - рука не успевала, да и не могла Ната замереть в крутом повороте, заставившем живописно рассыпаться волосы, грациозно скреститься ножки, и высоко, оголив задик, вздуться подол. Выход нашелся до гениального простой: Игорь Сергеевич извлек из чрева шкафа старенький  "Зенит", прикупил все необходимое, и оказалось, что за 15 лет он не забыл как это делается. Благодаря одному из самых чудесных изобретений человечества вскоре у него скопилась прилична я коллекция Наташ. Фотография открыла богатейшее поле деятельности для фантазии старого учителя. Помимо эротического наслаждения процессом съемки, она приносила чисто творческое удовольствие и увлекала нешуточно. В его голове уже зрели планы весенне-летних выездов на природу, где свежая зелень распускающейся листвы и первой травки удачно дополнит едва брезжащий расцвет юного тела. У Игоря Сергеевича даже слюнки текли в предчувствии сногсшибательных сюжетов и кадров. Например такая серия:

Первый кадр, это снимок лирически-нейтральный. Девочка на лужайке покрытой островками почти растаявшего снега. На ней осеннее пальтишко коротковатое, высоко открывающее стройные ножки в темных чулках, вязаная шапочка и сапожки. Она разглядывает только что сорванный подснежник.  На другом, - девочка бежит в камеру, пальто распахнуто, и видно, что под ним она голенькая. Нет ничего, кроме пояска, к которому на длинных резинках прикреплены чулки. Наташа родилась в эру колготок, а Игорь Сергеевич хранил самые интимные детские и юношеские воспоминания именно об этих чулках на резинках, о страстном желании увидеть и потрогать то упоительно-гладкое голое местечко между краем чулочка и трусиками, или хотя бы через платье скользнуть по нему рукой, нащупав застежку и туго натянутую на бедре подвязку. После долгих поисков ему удалось достать пару лифчиков (так их почему-то называли) и несколько пар чулок для Наташи, которая по его просьбе носила их дома. Особенно ему нравились простенькие девичьи в резинку, коричневого цвета,  такие носили в пору детства его сверстницы, чьи ножки тогда пленяли и влекли юного Игорешку. И, наконец, завершал серию (гипотетическую) снимок, на котором Наташа сидит на корточках, по-детски широко и беспечно разведя коленки. Один чулочек, уже отстегнутый, сбился на голень волнующими складками, другой - на месте, а между  ножек, на фоне приоткрывшейся писечки - нежный цветок подснежника....

Весна была слишком далека, а жгуче нетерпеливые пульсики уже настойчиво стучались в висках и в паху. До наступления холодов Игорю Сергеевичу непременно хотелось выбраться, уж если не за город в лес, то хотя бы в парк "имени культуры и отдыха", как шутливо его называли. Наташа любила с ним гулять и не только в кино, цирк, или на какой-нибудь детский спектакль, а просто по улице, в сквере, во дворе. Ей даже нравилось играть с ребятами у дома, когда он сидел тут же на скамеечке,

Октябрь начался дождями, но первое воскресенье выдалось тихим, теплым и солнечным. В тот день, захватив фотоаппарат, они отправились на прогулку. Игорь Сергеевич купил по дороге мороженое (последнее, как он выразился в этом году), но попросил внучку есть осторожно - боялся простуды и она шагала рядом с ним довольная и счастливая.

Парк встретил их торжественно-грустной тишиной. Под ногами шуршали неубранные листья - их все соберут и сожгут позже, когда закончится листопад, а пока Ната с веселым визгом бегала по газонам, загребала в охапки чуть влажные, душистые кленовые листы и швырялась ими в деда. Парк был почти безлюден, лишь редкие прохожие  спешили, срезая себе путь по его аллеям. Он увлекал девочку все дальше от центральных дорожек, на тропинки, в чащу, где парк уже больше походил на лес, заросший и неухоженный.

 - Деда, а на нас тут не нападут? - Наташа понизила голос но сквозь шутливый тон слышалась озабоченность. Он и сам побаивался встретить загулявшую компанию подростков, или бомжей, не успевших расползтись на зиму по чердакам и подвалам. Однако час был ранний, и никаких признаков посторонних не наблюдалось. Нашелся и уголок, вполне подходящий для его замыслов: скамейка в кустах - убежище влюбленных.  Летом зелень укрывала ее со всех сторон, а сейчас сквозь прозрачные полуголые кроны били бледные лучи октябрьского солнца, и в этих прохладных световых столбах плавали длинные паутинки бабьего лета.

Ната тут же плюхнулась на скамейку, умастилась, держа руки в карманах пальто, и задрыгала ногами, весело озираясь по сторонам. Игорь Сергеевич быстро сделал первый снимок. Он любил ловить кадры исподтишка, когда внучка не позирует, но она тут же заметила и оживилась - страсть как любила сниматься. Поначалу он не вмешивался, предоставляя Наташе возможность фантазировать и выбирать позы самой, но пленка была хорошая, и не хотелось тратить ее впустую. Однако Наташа, догадываясь чего хочет дедушка, сама добавляла перчика: расстегнула пальто, кокетливо приподнимала, поставив ногу на скамейку, сбоку юбочку до застежки (на ней были чулки), или спереди, демонстрируя штанишки, но дедушке этих милых глупостей было мало. Собираясь на прогулку он сам проследил, что оденет девочка, заботясь о приятной цветовой гамме и сочетании предметов, особенно его возбуждающих.   Исходя из задуманного сценария съемки, Игорь Сергеевич отказался от маечки и кофты, которые, надо одевать через голову. И нижняя байковая рубашечка, и белая пуховая кофточка застегивались спереди на пуговицы. Юбку он выбрал темно-красную, не очень длинную, - где-то до середины бедер, а чулки - темно-темно-коричневые, почти черные. Поясок - самый простенький, сиротского покроя, с длинными розовыми резинками, неуклюжими застежками и абсолютно детские белые трусики. На ногах - теплые зимние шнурованные ботинки, тоже красные, в тон юбке. Теперь разгоряченная мужская фантазия принялась лепить из этого исходного материала то, что сможет восхитить и возбудить, заставить трепетать плоть на готовых Фотографиях

- Так, Наташенька, давай снимем  трусики... - Она удивленно округлила глаза, огляделась, но послушалась.

- Нет, не совсем... Где-то у коленок оставь. Вот так, только ножками их натяни, раздвинь, чтоб не упали. Вот, хорошо... - Поймал в видоискатель белый жгутик штанишек на Фоне черных чулок.

- ...А теперь приподними юбочку. Не так. Пальто отведи назад, а юбку с боков приподымай... Еще... Еще. Стоп! Нет, еще немного, а то резинку плохо видно.

Щелк... ВЖИК. Новый кадр. Еще и еще... По его командам внучка отстегивает чулки: сначала один, потом второй, собирает их на щиколотки, снимает юбку и снова подтягивает чулочки. Теперь она уже без пальто, но лишь затем, чтобы после нескольких кадров, снова надеть его уже на голое тело. И опять чулки отправляются вниз по ногам, украшая их волнистыми складками ниже колен. Поясок уже валяется возле лавочки, на которой лежит девочка в распахнутом пальто, свесив одну ножку, а он, низко наклонившись, берёт крупным планом чуть приоткрытый раздвинутый детскими пальчиками бутончик, писи.

 

12

 

-Ну и ну! - голос был молодой и противный. Ему вторил короткий скользко-пакостный смешок. Наташа ахнула и быстро села, сжимаясь в комочек и прикрываясь коротенькими полами пальто. Он стоял, пронзенный насквозь острой сердечной болью и не мог выдохнуть, не то что повернуться. Мгновенно вспотели ладони, а затылок похолодел от страха.

- Дядя, а нас рядом  сфоткаешь? - Мордатый парень, лет семнадцати с прыщами на лбу подошел к лавочке, его улыбочка и пьяный, жадно горящий взгляд не предвещали ничего хорошего. Наташа оцепенело уставилась на парня широко раскрытыми глазами, полными тихого ужаса, она  не двигалась, только зябко поджимала под скамейку голые ножки с болтающимися на щиколотках чулками. Мордатый наклонился и поднял двумя пальцами за резинку маленький беленький лифчик.

- Мадмуазель потеряла? - спросил он Наташу и, медленно повернувшись, показал свою находку тем, кто стоял сзади учителя.

- Дядя любит, когда на маленьких девочках нет трусиков... Мы тоже любим.

- Ага! - отозвался из-за спины совершенно еще мальчишеский голос. Вертя лифчик за резинку первый парень сел и фамильярно вытянул руку за спину Наташи.                                                  

-Снимай, дядя, чего ждешь! - парни сзади заржали и двинулись к лавочке, а тот положил свою поганую ладонь на колени девочки.

- Не смей ее трогать, подонок! - Игорь Сергеевич поразился дрожащей слабости своего голоса, но произнесенные слова сняли оцепенение, и он шагнул вперед. От скамейки его отделяло шага четыре, но резкий болезненный удар в живот заставил задохнуться и сделал ноги ватными и непослушными. Второй удар пришелся по лицу. Падая, Игорь Сергеевич услышал долетевший словно через ватное одеяло крик Наташи:

- Деда! А-а-а! - и увидел, как прыщавые подонок одновременно удерживает рвущуюся к нему внучку и стягивает с нее пальто. Вспыхнула белизна голого детского тела, сырость земли и листьев тупо ткнулась в левую щеку. Он не терял  сознания. Слышал крик и плач девочки, ругань парня, сопение и возню. Снизу ему было видно как отчаянно сопротивляясь, она сжимается в комочек, не пуская его руки к своему ничем не прикрытому телу, стискивает бедра, а он,  уцепившись за острую коленку, силится отвести ее в сторону. Дружки  молча следили за этой борьбой, предоставлял своему главарю самому воевать с ребенком.

-Оставь девочку, сученок. - Сказано это было спокойно, твердо и зло. Прыщавый нехотя повернулся, не отпуская однако Наташу, и презрительно скривился на незнакомца. Мужчина средних лет и среднего роста стоял  в нескольких шагах слегка расставив ноги и раскачиваясь с пяток на носки. Руки он держал в карманах легкой светлой куртки.

- Валил бы ты, козел, своей, дорогой... Не то ляжешь рядом с дедом.

- Отпусти девочку, - повторил тот и сделал вперед два коротких медленных шага. Парень встал и пошел навстречу. Словно по команде за ним двинулись и двое других. Игорь Сергеевич видел как сжавшись надулись кулаки мордатого, как сутуло опустились его плечи.

- Ты, козел, видно не понял... - договорить парень не успел. Сделав еще один вялый полушаг, мужчина вдруг с поразительной быстротой и силой развернулся на 180 градусов, одновременно его правая нога, описав дугу, пяткой припечатала голову противника. Едва она коснулась земли, такой  же взмах сделала левая, хлестко смазав лицо второго парня, находившегося в двух шагах. Третий продолжал по инерции двигаться вперед и наткнулся на резкий короткий удар кулака в печень. Падая назад, мордатый с противным, вызывающим дрожь хрустом врезался затылком в край скамейки и затих. Второй опускался неторопливо, словно выбирая место, но подогнув колени, рухнул мешком. Третий, сложившись пополам, стоял на коленях, а мужчина замер на несколько секунд в напряженной стойке, потом шумно коротко выдохнул и повернул окаменевшее, со сжатыми очерченными скулами лицо в сторону, где лежал первый. Убедившись в его нежизнеспособности, уже расслабившись, он несильным пинком свалил третьего парня  и только потом оглянулся на лавочку. Весь "бой" продолжался 5 или 6  секунд.

Наташа, забыв о страхе, восторженными глазами смотрела на незнакомца и даже не запахнула пальто. Убедившись, что девочка цела и невредима, он улыбнулся ей и склонился над учителем.

- С вами все в порядке? - Игорь Сергеевич сел, упираясь одной рукой в землю, и провел дрожащими пальцами по лицу. На них осталась кровь.

- Нос разбили гады...

- Ничего страшного, возьмите платок.

- Спасибо, у меня есть свой.

- Встать сможете?

-Не знаю, попробую.

 Опираясь на предложенную ему руку, Игорь Сергеевич с трудом встал на ослабевшие ноги и поморщился от боли в боку. Наташа вскочила, подбежала и обняла его. Ноги не держали, и он сел на скамейку, прижимая к лицу окровавленный платок.

- Ты сможешь сама одеться? - обратился мужчина к Наташе. Та торопливо закивала, одновременно прикрываясь от него, пряча свою забытую наготу. Незнакомец по-доброму улыбнулся и, закурив, встал к ним спиной. Наташа торопливо подтягивала чулки, путалась в трусиках, вертела, ища застежку, юбку на поясе. Через несколько минут все было в полном порядке.

- Пойдемте отсюда, я вас провожу. - Игорю Сергеевичу хотелось еще посидеть, отдышаться но оставаться рядом с этими парнями, двое из которых уже начали подавать признаки жизни, не  хотелось.

- Здесь в любое время года шпаны достаточно. Вы зря так далеко забрались, сфотографироваться можно было и у входа, там хоть люди появляются... Кстати, аппарат цел? - он кивнул на все еще раскрытый "Зенит", висевший на шее у Игоря Сергеевича. Они шли уже по центральной аллее, учитель прихрамывал, Наташа цепко держалась за его руку, в кулаке которой все еще был зажат испачканный платок. Он кинул его в одинокую урну, счистил пальцем землю с объектива и закрыл  футляр.

- Вроде цел... Дома посмотрю.

Мужчина швырнул в ту же урну окурок и оглянулся на приоткрытую калитку в решетчатой ограде парка. - Ну, что, прощайте. И не ходите по таким местам, особенно с девочкой. Вряд ли всякий раз я, или кто-нибудь еще окажется поблизости. Они одновременно повернули головы к Наташе, которая, присев на корточки возле лужи, гоняла прутиком листья. Обоих поразило спокойствие и безмятежность ее лица, словно и не было несколько минут назад отчаянного надрывного крика и жадных лап на ее голом теле. Незнакомец кивнул и повернулся уходить.

-Нет, нет! постойте! - Игорь Сергеевич не знал зачем, но не мог вот так просто отпустить своего спасителя.

- Скажите хоть как вас зовут. Мы так благодарны вам! - Мужчина остановился. - У вас так здорово это получилось! Как в кино.

- В плохом кино, - он усмехнулся.

- Я тоже не представился: Свешников, Игорь Сергеевич.

- Юрий Круглов, - он улыбнулся и протянул руку. Здесь же у входа в парк они обменялись телефонами и разошлись, обещая звонить, но перед этим Игорь Сергеевич сфотографировал Наташу рядом с ее спасителем.

По улице навстречу им и обгоняя, шли люди. Хмурые, веселые, усталые и озабоченные, но человеческие лица. Постепенно случившееся в парке стало походить на жуткий сон, химеру, дурную шутку.

-Я так испугалась, деда. А они что, убить нас хотели?

-Они негодяи, Наташенька, унизить, избить, убить человека - для них нормальное дело... Не думай об этом, забудь.

-А здорово их этот дядечка! Раз, раз...

- Он занимался этим наверное, или работает где ни будь в милиции.

- А может он шпион? - Ната восторженно понизила голос.

- Почему? - его  рассмешило такое предположение.

- Ну как же! Ведь шпионы всегда так в кино дерутся.

- Настоящие шпионы никогда не дерутся. А он просто хороший, сильный и смелый человек.

- Да,- согласилась, внучка, - А он позвонит нам? Ведь ты карточку сделаешь, да?

- Обязательно! 

Вернувшись домой он не откладывая занялся пленками, Наташа не отходя крутилась возле него, однако в дело не лезла и не  мешала. Ближе  к вечеру они стали печатать в ванной фотографии. Игорь Сергеевич всегда, конечно когда внучка хотела, брал ее  с собой, тем более, что ей ужасно нравилось наблюдать, как на бумаге, с виду белой, вдруг появляются обжигающе стыдные картинки, а она - главная  героиня! Цветной процесс сложен, кропотлив и требует полной темноты, но и это не смущало девочку. Она терпеливо сидела на своем стульчике рядом с дедушкой сначала в халатике, потом голенькая - в ванной было душно. Он не мог ее потрогать - руки в химикатах, но малышка понимала это, и сама баловалась пальчиком. Готовые карточки Ната уносила на свет, разглядывала их там и опускала в большой таз с чистой водой на кухне, Ее глазенки жадно горели, губки расползались в чувственной улыбочке на каждый новый снимок, где виднелись незрелые детские прелести, лишь слегка прикрытые остатками одежды. Со смесью легкого смущения и вожделения, озорного любопытства девочка, приблизив лицо, разглядывала свою растянутую пальчиками писю. Дедушка просил растянуть щелку посильней, чтобы и внутренние лепестки раскрылись, а там - дырочка... Вверху хорошо видно коротенький отросточек со светлым бугорочком на конце; его так приятно щекотать. Глядя на свою сфотографированную писечку, Наташа погладила пальцем настоящую, забралась в щелку, нашла, раздвинув губки,  дырочку и стала теребить этот бугорок.

Уже на границе яви и сна, в постельке, обняв ножками голое мужское бедро и прижав к нему свою набухшую, еще зудящую от недавней ласки писечку, Наташа вспомнила парк, сильные липкие ладони парня и, зябко вздрогнув, плотнее стиснула бедра, крепче прижалась к горячему мягкому боку дедушки.                            

 

13

 

            Фотографии получились удивительно хорошо. Мягкий рассеянный свет, неяркие осенние краски  фона хорошо гармонировали с теплой белизной нагого детского тела. Он сделал четыре карточки с Юрием и Наташей. Внучка вышла прехорошенькой, только улыбка слегка напуганная, а глазки покраснели и припухли от недавних слез.

Не откладывая в долгий ящик, во вторник  вечером Игорь Сергеевич позвонил Круглову. Трубку взяли сразу.

            - Да? - в приятном, женском голосе слышалось едва заметное напряжение, волнение, но услышав мужской голос она уже спокойно попросила подождать. "Жена ревнует", - подумал учитель, - "ловит...". Юрий был сдержанно приветлив, тоже чем-то озабочен, но пообещал заехать за фотографиями на следующий день.

Игорь Сергеевич не готовился особенно к встрече, но Круглов появился улыбающийся, веселый, с бутылкой коньяка и огромной шоколадкой для Наташи.

- Ну что  крестница, - поинтересовался он вручая подарок, - пустишь в гости?

-Дааа... Спасибо, - смущенно улыбаясь протянула девочка.

Провожая Юрия в комнату он шепнул внучке, чтоб она быстренько одела трусики. Буквально переднего приходом они с Наташей забавлялись. Усадив малышку перед собой на стол, дедушка игрался с ее писечкой, трогая и щекоча ее пластмассовой рукой куклы, подаренной в первый день их совместной жизни. После первых приветствий и дежурных слов о природе и погоде, Игорь Сергеевич положил перед гостем фотографии, а сам пошел  за рюмками. Наташа, как настоящая хозяйка, засуетилась, помогая готовить нехитрую закуску. Юрий следил за ней, по-доброму улыбаясь, потом усадил рядом с собой, веселя какими-то незатейливыми шуточками и легкой  болтовней. Игорь Сергеевич смотрел на раскрасневшееся личико внучки, на этого сильного, здорового, жизнерадостного мужчину и думал: " Вот сидит человек, который любит и умеет обходиться с детьми. Все у него легко, просто. И Наташа к нему тянется, и не давит его черный груз страсти, который путает мои мысли, не душит, стыдливая робость рядом с чужой хорошенькой  девочкой.."

            Они выпили по две рюмочки, закурили. Разговор тек неспешно, но непринужденно - Юрий умело поддерживал беседу на любые темы, но сами собой они сошлись на детях и проблемах с ними. У Круглова тоже была дочка, Сашенька, на год младше Наты, и он отзывался о ней с необычайной теплотой и любовью. Снова и снова взгляд Юрия возвращался к фотографиям, лежавшим тут же на столе.

- У вас очень хорошо получается, - он  кивнул на снимки. - Наверное, очень давно занимаетесь?

- Занимался когда-то, когда учился, потом немного. А до прошлого месяца 15 лет камеру в руки не брал.

- Удивительно! К  тому же цветные... Я вам завидую - можете оставить себе на память свою внучку в любом виде...

" Это уж точно, - в любом", - подумал учитель

- А я, сколько хотел, так и не научился...- Он задумчиво уставился на темное окно, постукивая карточкой себя по ладони. -  Вы знаете, я иногда уезжаю в командировки... Так хочется взять с собой фото дочки, но такие, где она в непринужденной домашней обстановке, понимаете? Хороших совсем нет, а в ателье Саша не получается. То ли они не умеют,  то ли она стесняется...

- Хотите я сфотографирую? - оживился Игорь Сергеевич.

 Юрий внимательно посмотрел на него и кивнул:

 - Да,  если вам не трудно, конечно. Я заплачу.

- Ну что вы, Юра, какие деньги! Я вам гораздо больше обязан!  Только заранее позвоните, или скажите когда, я приготовлюсь. А то давайте, я к вам?

- Нет, я позвоню когда мы приедем. Игорь Сергеевич, а другие фотографии ваши можно посмотреть?

- Конечно? - Учитель достал коробку и, искоса поглядывая на гостя, стал торопливо перебирать снимки, откладывая приличные.  Надо заметить, что их было не очень много.

- Вот, пожалуйста.-

- У! Какая прелесть! - Юрий оживился, любопытная мордашка Наташи возникла у него за спиной. Восхищеньям гостя и радости девочки не было предела Она что-то объясняла, тыча пальчиком,  смеялась и без конца многозначительно поглядывала на деда: ведь она-то знала что было дальше, после каждого снимка. Вдруг глаза Наташи широко раскрылись, щеки покраснели и надулись в конфузливом "Пфу". Вжав голову в плечи, она сделала деду страшные глаза и попятилась, а потом и вовсе умчалась в спальню. Уже за закрытой дверью послышался ее сдерживаемый полуистеричный смех. Юрий дольше других задержал смутивший девочку снимок и положил  поверх остальных чуть вздрогнув пальцами. Игорь Сергеевич с ужасом увидел свою внучку совершенно голую, но в панамке, гольфиках и босоножках перед зеркалом. Ее отлично было видно и сзади, и спереди. Замерев, и боясь поднять глаза, учитель ждал вопросов, но их не последовало.  Круглов продолжал серьезно и  внимательно разглядывать следующий снимок. Так же медленно он положил его на стол, и Игорь Сергеевич окончательно скис. Если предыдущий сюжет можно было отнести к попытке художественного фото, то это - только к форменному безобразию. Наташа лежала на диване в высоко поднятом школьном платье с белым передником (она только что вернулась их школы), бесстыже раздвинув голые ножки,  она тянула  в сторону пальчиками одну губку.  Щелка писи перекосилась и немного приоткрылась розовым ротиком. Лицо девочки исказила веселенькая гримаса, а высунутый язычок дополнял и без того игривый кадр пикантной смесью ребячества и чувственности. Юрий продолжал молча досматривать ещё несколько, уже безобидных фотокарточек и заговорил лишь бережно опустив на стол последнюю.

- Игорь Сергеевич, - он покосился на дверь спальни и понизил дрогнувший в заметном волнении голос, - пойдемте на балкон покурим.

- Там холодно. Лучше на кухню.

- Хорошо. Они закрыли кухонную дверь и распахнули пошире форточку. Юрий заметно мялся, не зная как начать разговор, а учитель почувствовал вдруг свое преимущество перед этим смелым и сильным мужчиной, охваченным неожиданной робостью.

-Понимаете, Игорь Сергеевич, я знаю - эти две фотографии случайно попали, ведь так?

- Так.

- Значит, есть и другие? - в его взгляде читалось помимо вопроса, немое мучительное ожидание положительного ответа. Свешников кивнул.

- Я знаю.. - Юрий отвернулся к окну, - Ведь там, в парке, я все сразу понял. Я вас увидел с дорожки и постоял немного, хотел дождаться когда вы закончите, а потом подойти поговорить. Тут шпана эта... Короче не до того стало. А я хотел многое вам сказать тогда. Сейчас даже не знаю. Когда пришел уже почти передумал. Решил: заберу карточки и уйду, а тут Эти две... - Он продолжал стоять спиной, но в темном оконном стекле отразилось его лицо, перекошенное гримасой мучительного сомнения.

- Мне бы очень хотелось... - слова давались ему с большим трудом. - Иметь такие же фотографии моей дочки Сашеньки...

- А она не будет стесняться? - Свешников постарался вложить в голос как можно больше деликатности, - Ведь в чужом доме, при чужом дяде...

- Я думал об этом. Если вы позволите, я взял бы несколько карточек, где ваша внучка... В общем вы поняли...

- Конечно.  Для детей важнее пример, чём уговор. - Игорь Сергеевич потушил сигарету и бережно коснулся плеча гостя. - Подождите, я сейчас. Он быстро вернулся с коробкой и поставил ее на стол, широким жестом приглашая Юру:

 - Вот, выбирайте любые.

С откровенным интересом Круглов перебирал фотографии, то ли сокрушенно, то ли восторженно качая головой,  и откладывая некоторые из них в сторону.

- Вот эти можно? - получив согласие он сунул их во внутренний карман. Потом быстро достал, попросил лист бумаги и, завернув, спрятал снова. Игорь Сергеевич даже в мыслях не мог представить такого поворота событий. Они не сказали еще ни слова о своих интимных чувствах, не обменялись ни одним многозначительным взглядом или жестом, но внутренне уже сроднились. Просто перед разговорами и откровениями обоим мужчинам необходимо было побыть наедине со своими мыслями.

Юрий заторопился. Прощаясь у двери он крепко пожал руку учителя.

-А внучку успокойте, ведь я ее еще в парке видел... Под пальто.  До свидания.  Я позвоню на днях.

Игорь Сергеевич вернулся в гостиную и налил себе рюмку коньяка. Из спальни выглянула Наташа.

- Он уже ушел? - спросила она почти шепотом и опасливо озираясь вышла из-за двери.

-Ушел, ушел, не бойся. -  Дед улыбался, и девочка, подойдя к  нему, бочком пристроилась на колени.

- Зачем ты ему эти карточки дал, а?

- Случайно попались. Я выбирал и пропустил видно.

- Эх ты! А он что сказал? - она заговорщески понизила голос. В вопросе сквозило горячее любопытство.                                     

- А сказал он следующее... - Игорь Сергеевич быстро опрокинул в рот рюмку.

Внучка тут же уцепила пальчиками кружок колбасы и поднесла к  его губам.  Он довольно по-кошачьи зажмурился.

 - У-умм!  Жаль лимончика нет..., с сахарком... Колбасой коньяк не закусывают!

- А ты съешь, а то пьяненький будешь, - наставительно поучала девочка, запихивая в его покорный рот колбаску.

- Хорошенько жуй! На еще...

- Ну, хватит Наташа, а то не расскажу, что дядя Юра говорил.

- Нет, все не ешь! Говори. - Она нетерпеливо заерзала на его коленях, возбуждая скользящей упругостью ляжечек, тормоша и растягивая  пуловер на груди. Короткая пламенная течь сопровождалась Наташиными "ого", "фьють" "хи-хт" и "ни фига себе!" - вместо аплодисментов в конце.

- Ты где это таких слов нахваталась, коза? - Но она пропустила мимо ушей последнее резонное замечание.

- Деда, а я буду смотреть?

- Куда? - дразнил он.

- Ну Деда! Когда они фоткацца придут!?

- Я не знаю, Наточка. Ведь эта девочка стесняться  будет. Первый раз все-таки..

- Ну и что! Я бы ей показала!

- Да, ты у нас модель со стажем! -  Он обнял и крепко поцеловал отбивающуюся девочку. Ей не хотелось целоваться - слишком много следовало выяснить у деда.

До самого вечера и в постели они обсуждали новость, гадали, какая она эта девочка, скоро ли позвонит дядя Юра и вообще: удастся ли ему уговорить Сашу сняться. Наташа возбудилась необыкновенно, а на ласки его реагировала непривычно бурно, жадно, почти неистово. Волнение  и страсть девочки передались мужчине. Игорь Сергеевич исцеловал все ее тело и даже несколько раз прижался губами к горячему лобочку и влажной писе, причем Наташа весьма благосклонно встретила эту новую для нее ласку.

Баюкая только что разрядившуюся оргазмом девочку, держа ладонь на ее еще изредка вздрагивающей в отливе похоти писечке, он думал о счастливом, почти невероятном событии сегодняшнего дня. Знание, что он не одинок в своей порочной страсти, что рядом живет человек, думающий, а может и делающий то же самое, наполняли Игоря Сергеевича необычайной радостью, покоем и счастьем. Жизнь казалась прекрасной, а возможности наслаждений - бесконечными.

 

14

 

 

Прошла почти неделя, прежде чем Круглов наконец дал о себе знать. Звонок застал деда и внучку в ванной. Игорь Сергеевич только что вымыл с шампуню и ополоснул ее писю. Он уселся в ванне, Наташа стояла над ним, разведя ножки и подставляла его языку и губам растянутую  пальчиками щелку. Тиская мыльную скользкую попочку, проникая пальчиком в заднюю дырочку, щекоча и дразня ее, дедушка игрался кончиком язычка с розовым гребешком нежных половых губок. Вот от этого приятного занятия и оторвал их дядя Юра. Наташа первая выскочила из ванной, разбрызгивая воду, шлепав босыми ножками по линолеуму коридора.

- Але! Да, я. Приветик, -  слышал Игорь Сергеевич тяжело поднимаясь,  вылезая, накидывая халат.

- Это он! - радостным шепотом сообщила внучка протягивая  трубку. Пока шал разговор голая девочка нетерпеливо пританцовывала рядом, выгибаясь, скрещивая ножки и потирая ладошкой зудящую в ожидании незавершенной ласки писечку.

- Игорь Сергеевич, я Сашеньку уже почти уговорил, но она не хочет, чтоб там  была Наташа... Стесняется ее дурочка. Как нам быть? Свешников задумался, машинально почесывая мошонку, чем вызвал коротенький восторженный смешок внучки. Его ручка стала помогать ему, трогая  и  член, и яички.

- Знаете что, Юра, во вторник у меня свободный день. Постарайтесь пораньше. Ну и что! Пусть один день прогуляет... Да. Зато все ее условия будут выполнены. - Он специально говорил полунамеками, чтоб не огорчать сразу Наташу. Положив трубку он присел перед внучкой на корточки. Она тут же повисла у него на шее, одновременно забираясь верхом на колени. Подхватив девочку под попку он понес ее в спальне и осторожно уронил поперек кровати.

- Значит ждать нам осталось до вторника!- пропел Игорь Сергеевич склоняясь над голенькой малышкой. Наташа подползла к краю, подняла разведенные ножки, и, когда дедушка приблизил лицо, уронила их ему на плечи. Ее писечка погрузилась в сладкий плен горячих губ и упругого языка. Во вторник они проснулись наполненные ожиданием гостей, правда Наточка еще не догадывалась об обмане (она думала, что Сашу приведут после обеда). Как всегда по утрам она бродила по дому полуголая по, отыскивая свои вещи, разбросанные где попало еще вчера после школы, когда играя и возясь дед раздевал ее, хохочущую и убегающую. Колготки лежали за холодильником. Игорь Сергеевич сдергивал их с лежащей спиной на столе Наташи и швырнул их туда сам. Трусики нашлись в кармане его халата, а передник - за телевизором. Она уже опаздывала. Шипя и притопывая дергала щеткой непослушные спутанные волосы, пока он застегивал на спине платье, повязывал фартук, который не мешало бы и выгладить.

- У-у! Как чучело какое-то. - Наташа крутнулась перед зеркалом, одернула подольчик, подтянула сморщившиеся на коленях колготки и помчалась на кухню.

В одной руке чашка с молоком, в другой  булка, сама мостится бочком на угол стола.

- Сядь хорошо, Наташа! - укоризненно сокрушается дед, - еще успеешь.

-Ммм.., - мычит она набитым ртом, -  Ифо пофвй не фловэны! Игорь Сергеевич вздыхает и идет собирать сумку, Навстречу через две минуты Наташа, дожевывая на ходу, пальто одним рукавом уже на ней, второй - вслепую ловит сзади рука.

-Деда, а где ботинки?

 Один нашелся под кроватью, второй  в зале за креслом.

-Все! - Она потопала на месте и задрала подбородок, чтобы он завязал на горле шарф.

- Ну вот спешила, а еще полчаса осталось, - он приподнял воротник ее пальтишка.

- Как полчаса?! -  Наташа вильнула мимо него в кухню и остановилась перед часами. - У, точно! - и плюхнулась на табурет, устав от утренней горячки. Расстегнула пальто.

- Ой, дедуль! А ты мне писечку забыл поцеловать...

  Она  сама непосредственность! Ну как можно отказать своей милой внучечке! Видя согласие в его глазах, Наташа быстренько встала, подобрала подол форменного платьица, одновременно стряхивая с плеч пальтишко и стянула колготки вместе с трусикам к коленям. Он легко поднял ее подмышки, усадил на край стола, потом, собрал комок белья на самые щиколотки и,  поднырнув в кольцо спутанных ножек, вдохнул теплый аромат детского паха.

Его первые же попытки ласкать писю ртом подействовали на внучку как наркотик, и с тех пор Наташа не признавала больше никаких пальчиков, требуя только этих жгуче-сладких поцелуев. Боясь задержать девочку надолго, он торопился, больше изображая ласку, чем даря ее на самом  деле. Но всего минут пять язык и губы дразнили раздвинутую пальчиками писечку, а Ната уже возбужденно дрожала прижатыми к  его щекам ляжками, запрокидывала голову и сладенько постанывала. Еще миг, и  животик, пися и попочка задергались в быстром  оргазме. Игорь Сергеевич слышал кончиком языка конвульсивные сокращения маленького зева влагалища и терпкую влагу, вытекающую оттуда. Долгим крепким поцелуем он всосал в себя весь бугорок, отпустил, смачно чмокнув, и выбрался из плена ее горячих голых ножек. Наташа глуповато улыбалась, чуть пьяненькая от наслаждения, перекатывающегося где-то внизу живота, стекавшего на кончики маленьких внутренних губок. Не открывая глаз она сползла со стола и, то ли балуясь, то ли в самом деле растаяв от ласки, пошатнулась, такая маленькая, бедненькая, обессилевшая... Игорь Сергеевич поддержал ее, обнял и крепко поцеловал в покорные, влажно приоткрытые губы. Его рот  еще хранил вкус и запах писи, и теперь казалось, что целуя его, девочка целует свою писю. Эта фантазия наполнила и без того вздутую плоть нестерпимым желанием хоть как-то изойти.

- Ну-ка, Наточка, наклонись, вот так, локотками на табуретку встань... Поставив еще вялую и послушно-отрешенную внучку к себе спиной, он откинул наверх подол платья, поцеловал маленькую круглую попку и  быстро расстегнул брюки. Стиснув ей с боков бедра, Игорь Сергеевич зажал скользкими от слюны и смазки ляжками головку члена и быстро-быстро задергался, ища хоть такого утоления безумного напряжения и желания. Он  слышал как вверху головка задевает писю, а в конце тыкается в мягкую складочку живота и испытывал наслаждение удивительное.

Струя спермы брызнула почти до груди, пачкая платье и белье. Он замер, прижавшись бедрами к ее мягкому задику и, стиснув  зубы выдавливал все новые и новые судорожные толчки, каждый из которых отдавался тупым наслаждением от копчика - до затылка.

- Ну вот, - сокрушенно вздохнула Наташа, - все платье мне запачкал, и майку тоже...- Она стояла задрав подол и прижав к  груди  подбородок заглядывала вниз, на свой живот,  по которому, устремясь к мысочку лобка, стекали густые беловато прозрачные капли. Семени было много. Оно капало на пол, отрываясь от щелки между ног девочки. Со смесью легкой брезгливости и любопытства Наташа сняла пальчиком уже вытянувшуюся для падения с писи каплю и поднесла  к лицу. Понюхала и вытерла о  кухонное полотенце, которым Игорь Сергеевич убирал следы своей похоти с ее тела и одежды.

- Ты такой вредный, деда... Я уже опаздываю, а ты? - беззлобно ворчала девочка, - Теперь от меня твоими письками вонять будет...

-Не будет! - уверил дед, - Погоди, колготки не одевай.  Когда он  вернулся из спальни с флаконом дезодоранта, внучка все еще стояла посреди кухни с задранным подолом и скомканными на щиколотках серыми колготками, внутри которых белели трусики. Игорь Сергеевич  густо обрызгал ей ножки и живот, дунул вверх под маечку (Ната зябко вздрогнула и сдавленно пискнула), на трусики и, наконец, развернув и раздвинув одной  рукой половинки попочки, пустил душистую струю прямо на самую дырочку. Девочка звонко рассмеялась и закрутила ягодичками. Лишь потом были одеты трусики и колготки, завязаны на ботинках шнурки, а шапку, и шарф  Наташа подхватила на бегу, словно легкий порыв ветра вынес ее из квартиры и хлопнул на прощание дверью.                       

Свешников устало опустился на табурет, размял сигарету и, потянувшись за спичками, заметил, что брюки на нем все еще расстегнуты. Курить было некогда. До прихода гостей следовало убрать кавардак, методично создаваемый Наташей,  не без его помощи конечно, приготовить пленки, вспышку и хотя бы согреть чай. Он вздохнул и принялся за дело.

 

-15-

 

            Без четверти десять звонок позвал Игоря Сергеевича к двери.

  - А вот и мы! Принимайте гостей! - но он не видел и не слышал Юрия, пораженный и околдованный чудным видением, возникшим в дверном проеме.

   Маленький лесной Эльф из шекспировского "Сна в летнюю ночь" живой, и в то же время нереальный, выпорхнувший из далекой мечты, стоял перед ним, смущенно улыбаясь и сияя невинной голубизной огромных глаз. Столь прелестного ребенка Игорь Сергеевичу видеть, еще  не доводилось. Удивительная ангельская красота и чистота личика девочки одновременно  притягивала и пугала, пугала невозможностью поверить, что это живое существо.

Но она была тут, в метре от него, восьмилетняя (хотя казалась младше) Сашенька Круглова, девочка, которую папа привел к чужому дяде, чтоб этот дядя фотографировал, и смотрел, как Сашенька раздевается...

  Стало жарко от мысли, что сейчас он увидит этого волшебного ребенка без платьица, без колготок, и даже без штанишек...

            Юрий легонько подтолкнул дочку в спину, и она шагнула через порог мимо остолбеневшего хозяина, машинально пожавшего руку Круглову,  не сводящего глаз с девочки. - Вот, Сашенька, это дядя Игорь, поздоровайся. - А у него в голове, отчего то крутилось залетевшее из сказки Кэрола:

Алиса, это - пудинг. Пудинг, это - Алиса... и стало смешно и грустно, и почувствовал он себя старым и глупым мальчишкой. Пожал концами пальцев серьезно поданную маленькую, игрушечно - тонкую ручку и засуетился, пристраивая ее шубку и шапку на вешалке. Юрий присел, стягивая с ножек малышки меховые полусапожки. Она была в школьном платьице, под ним гамаши толстой вязки (видно домашней), густо малинового цвета, а на белом фартучке официально поблескивала октябрятская звездочка.

  Гости прошли в гостиную.

   -Сейчас я вас чаем напою...- он отправился на кухню, и через минуту следом вошел Юра. Спросил разрешения закурить, сел к столу.

  - У вас ничего нет выпить, Игорь Сергеевич? -

  - К сожалению... Ваш коньяк я тихо-тихо приговорил, - он улыбкой спросил прощения.

  - Ничего не попишешь! Хотя...  Времени еще море. Жена вернется к шести, не раньше. Я на машине, так что мигом слетаю. - Юрий резко встал.

  -Сашенька! Я скоро. Не шали и слушайся дядю Игоря, - раздался его голос уже от двери.

  -Деньги возьмите! - Крикнул Свешников, но в ответ - только смех, прихлопнутый дверью.

Он заглянул в  зал. Саша смирно сидела на диване, сложив ручки внизу живота, только глазки ее бегали, осматривая незнакомую обстановку  и картины на стенах.

  - Вы чай будете, барышня?  - притворно-серьезным тоном поинтересовался Игорь Сергеевич.

  - Нет, нет... Спасибо, - ответила девочка, исполненная смущения и хороших манер -Я завтракала.

Он понимающе кивнул, пряча улыбку, и включил телевизор. Круглов вернулся  очень скоро. - Фу, чуть собаку не задавил! Выскочила  прямо под колеса.. - Он слегка запыхался на лестнице, - видно бежал.

 -Ну, зачем вы, Юра, и коньяк опять, и вино сухое?..

 - Ничего-ничего, пригодиться, - Они расположились прямо на кухне, без долгих приготовлений и церемоний. Коньяк снял нервное напряжение  с гостя и придал уверенности хозяину, но волновавшей обоих, темы они, словно сговорившись, не касались. Долго рассиживаться не стали: в комнате одиноко скучала замечательная девочка, обещавшая одарить мужчин (каждого по-своему) минутами радости.

  Игорь Сергеевич проверил аппарат, установил и включил в сеть вспышку. Юра направился к дивану, и дочка устремила к нему влюбленный пытливо- вопросительный взгляд. Наблюдая за ними, учитель поражался удивительной трогательной нежности,  взаимопониманию и дружбе между отцом и дочерью. Он - любовался, гордился своей девочкой, трепетал над нею, а она отвечала ему немым обожанием и преданностью.

  Круглов сел рядом с дочуркой, обнял ее за плечи и стал что-то тихонько говорить, внушать, склоняясь к самому ушку и теребя пальцами край фартучка. Сашенька, улыбаясь, кивала, бросала стыдливо - оценивающие взгляды на Игоря Сергеевича, потом обняла папу за шею и потянулась что-то шептать ему на ухо. Насекретничавшись, они принялись за работу. Первым делом Юрий принес из прихожей сумку и стал извлекать из нее припасенные заранее вещи девочки. Два домашних платьица, босоножки, длинные синие носочки, какой-то легкий голубой наряд, женскую комбинацию и еще что-то.

 -Так, сначала в форме, да, Сашенька? - Та кивнула.

 - Только давай гамаши снимем.

 Он помог ей, - под гамашами оказались тонкие белые колготки в сеточку, почти прозрачные. Когда Юрий их подтягивал, платье задралось, и Игорь Сергеевич увидел, что колготы одеты на голое тело - трусов не было. Обули босоножки, Учитель сделал несколько кадров просто так, без фокусов, а потом началось буйство фантазии, причудливая игра с детским  телом. Юрий заставлял дочку садиться, ложиться, приседать на корточки, при этом подол форменного платьица должен был открывать едва затененные сеточкой колготок прелести малышки. Крупным планом брались ножки, уже оголенные до половины, потом спутанные у щиколоток.. и снова подол взлетал на грудь, на спину. Обыграв школьную форму, Юра раздел Сашеньку до гола и после нескольких кадров надел ей носочки и босоножки,  а следом - прозрачную комбинацию с кружавчиками на маленьких рукавах, по подолу и таким же кружевным стоячим воротничком. Она больше походила на платьице:  нежно-голубая, воздушная,  ничего не скрывающая, а наоборот подчеркивающая розовые точки сосочков и мягкую тень складочки внизу живота, Сашенька очень скоро совсем перестала стесняться, разрумянилась от возбуждения, охотно кокетничала и раздвигала по просьбе папы щелочку писи своими маленькими хрупкими пальчиками.

  Кончилась пленка. Перезарядив камеру, Игорь Сергеевич приготовился  снимать дальше, но Юрий предложил отдохнуть.  Пошли на кухню, причем, девочка, как и была,  в своем голубом прозрачном наряде, делавшим ее действительно похожей на сказочного эльфа.  Колдуя над столом, учитель, старался хоть ненароком коснуться этого божественно-красивого и практически голого ребенка. То, что чужая девочка голенькая сидит у него на кухне и весело болтает ножками в синеньких носочках, казалось Игорю Сергеевичу невозможным, затянувшимся сладко-мучительным сном. Безумно хотелось погладить эту белую голую ножку, потрогать пальцами пухлую складочку в паху, поцеловать яркие губки, сложенные сейчас словно для поцелуя, над краем чашки с дымящимся чаем.

Мужчины выпили еще по рюмочке и закурили.

 - А мне?! - неожиданно потребовала девочка.

 - А тебе,  вот это! - Юрий открыл сухое. - Ей доктор посоветовал по 30-40 граммов перед обедом. А то не ест почти ничего...- Пояснил он хозяину, но плеснул в стакан грамм сто, не меньше.

 Сашенька довольно  просияла, и, схватив стакан обеими ладошками, стала цедить маленькими глоточками. То и дело, останавливаясь, она довольно чмокала.

 - Кисленько. Вкусненько! - Через несколько минут глазки девочки заблестели.

 Отец подшучивал, она смеялась, а Игорь Сергеевич не мог отвести от Сашеньки жадного влюбленного взгляда. Юра заметил его мучения.

 - Сашенька, пойдешь к дяде Игорю на ручки? Видишь, как он на тебя смотрит?

Она с веселым любопытством посмотрела на отца, потом критически на  хозяина. Видимо она была не против, и смущало ее скорее  отношение Игоря Сергеевича к подобной возможности. А Юра продолжал:

 - Иди-иди, не бойся. Пусть он твой пирожок попробует...

 - Ну, папа. - Сконфузилась малышка.

 - Да, ведь он не знает, что это такое! Покажи-ка!

Сашенька вылезла из-за стола и,  отойдя на шаг, приподняла коротенькую комбинашку одной рукой, а другой ласково погладила себя по бугорку писи. Ее головка при этом чуть склонилась на бок, а глазки и все выражение прелестного ангельского личика как бы говорили: вот какой у меня пирожок, - это моя писечка так называется...  От этого бесстыдства, возведенного в ранг невинной детской игры, сердце старого учителя сдавило сладкой болью любви и желания. От необыкновенного счастья даже закружилась голова.

 -А какой ты про это стишок знаешь? - Девочка стрельнула в отца лукавым взглядом, поджала губки, сдерживая смешок, и встала в исходное положение для чтения стихов наизусть: ножки вместе, ручки  сцеплены сзади, подбородок приподнят. Но с первых же строчек Сашенька оживилась и стала сопровождать чтение весьма выразительными поясняющими жестами.

                        Папа дочку раздевает,

                        Папа дочке объясняет:

                        Это - ручки, это - ножки,

                        Мы погладим их немножко.

                        Выше ножек, доча, попка,

                        Вот пупочек, словно кнопка.

                        А бот это, мой дружок,

                        Между ножек - пирожок.

                        Дочка весело смеется:

                        Разве это так зовется?

                        Так ли, этак. Ну и что ж,

                        Посмотри-ка, как похож!

                        Пухлый, мяконький и гладкий,

                        Очень вкусный, очень сладкий.

                        А приятнее всего

                        Гладить пальчиком его...

                        Ты возьми своей ладошкой

                        И погладь его немножко,

                        А потом вот так, смотри,

                        Пощекочешь там, внутри...

                        Дочка вечером в кроватке

                        С пирожком игралась сладким.

                        Терла-терла, щекотала,

                        Под конец приятно стало.

                        И заснула на бочке,

                        Спрятав пальчик в пирожке!

 

  С последними словами Сашенькин пальчик скрылся в щелке писечки, она плотно стиснула и чуть подогнула ножки, замерев в этой позе, а потом с веселым смехом прижалась к отцу.  Юрий поцеловал  ее, погладил попочку и подтолкнул в объятия Игоря Сергеевича. Усаживая на колени это окончательно пленившее его белокурое чудо, старый учитель поразился необычайной легкости и мягкости, - словно не девочка, а маленький пушистый, теплый котенок примостился, пригрелся на руках. Она свободно пустила его руку погладить ножки, животик, пощупать писечку, которая внутри оказалась возбужденно- скользкой от обильной смазочки. Едва палец забегал, лаская махонькие губки и крохотный клитор, Сашенька склонилась головкой ему на грудь и широко развела бедра. Игорь  Сергеевич почувствовал на лице щекотание ее волос. Они тонко пахли какими-то очень дорогими духами, и вся она была словно пропитана, неуловимыми ароматами, смесью детскости и женственности, невинности и порока. Особенно вкусно пахла тонкая нежная шейка, прямо за ушком, между легким кружевом волос и воротничка. Он поцеловал это местечко, потом доверчиво открытое горло, подбородок и, наконец, мягко дышащий приоткрытый ротик.

   На вторую пленку Юра попросил снять их с Сашенькой любимые забавы. В последующие полчаса Игорь Сергеевич стал свидетелем зрелища столь захватывающего и необыкновенного, что даже взмок, и слегка осовел от избытка чувств. Не забывая щелкать фотоаппаратом, он с какой-то отстраненностью и даже отупением, фиксировал происходящее,  а его разгоряченный мозг стал вдруг переводить увиденное на пошло-плоский язык газетных под заголовков и сухую медицинскую терминологию:

  "Голая девочка раздевает мужчину", "голый мужчина прижался ртом к половому органу девочки.." , "Девочка целует и сосет половой член", " Девочка верхом на коленях мужчины приставляет половой член к своим раздвинутым внутренним половым губам"... И так далее...

Если поначалу отец с дочерью, приняв позу, замирали и ждали пока он снимет, то, постепенно распаляясь и входя в раж, они начисто забыли о присутствии постороннего и так разошлись, словно завтра - конец света, а это - их последнее свидание. Свешников даже не заметил, как выдернул из кассеты хвост пленки и продолжал клацать пустым аппаратом.

Когда Сашенька, окончательно обессиленная, всхлипывающая и дрожащая голым, залитым спермой животиком, откинулась навзничь поперек разложенного дивана, Круглов сел, устало, вздохнул и провел ладонями по бледному изможденному лицу.

  -О, господи! Фу!. Вы хоть снимали?

  - Да. Возьмите халат, Юра. -

Запахнувшись в банный халат Игоря Сергеевича, он склонился над девочкой, улыбнулся и осторожно коснулся губами ее щечки, горящей болезненным румянцем. -Уже спит! - сообщил Юрий удивленно - радостным шепотом. - Пойдемте на кухню.

 

-16-

 

 

  Они молча выпили и опять закурили. Игорь Сергеевич никак не мог прийти в себя и отогнать видения недавнего спектакля. В голову неожиданно пришел довольно странный, но очень подходящий оборот: "Подверг дочку ласкам"  - словно подвергнута пытке... Перед глазами всплыл огромный член, вставленный в широко (аж щечки впали) разинутый рот девочки, ее глазки, прикрытые дрожащими  ресничками и маленький кулачок,  обхвативший член у основания. Потом, видимо ощутив близость извержения, Сашенька резко выталкивает изо рта головку и подставляет сложенные лодочкой ладошки, неловко выгнув их от себя. Но непослушный упругий папин член выбрасывает первую порцию семени прямо ей в лицо, второю - на руки и мимо них  на грудь, а третья  - тяжелыми каплями падает на короткий прозрачней подол и кругленькую - голую коленку. Она смеется, размазывает сперму, вытираясь хрупким изгибом у локтя, и откидывается  на спину... От этих грез наяву его оторвал голос Юрия:

 - Игорь Сергеевич, скажите честно, Вас не отталкивает все это? Ну, то, что произошло?

 - Знаете что,  Юра, не называйте меня по отчеству, а то после всего даже смешно, ей богу! А насчет противно, или нет... Скорее необычно как-то, удивительно. Ты знаешь, я почти ничего не чувствовал -  настолько сильное впечатление.

Круглов кивал, внимательно слушая и соскребая пепел с кончика сигареты о край блюдца.

 - У нас с Наташей все как-то иначе, по-детски что ли,  без этой страсти бешеной.

 - Да и у нас такое - редкость. Это я виноват:  новая обстановка, необычное состояние, ваше присутствие, да еще перед объективом. К тому же вы знаете, Игорь... Я почти никогда с Сашенькой, выпив, ничего не делаю, а сегодня и она капельку приняла. Вон, аж уснула, бедненькая.

  Они немного помолчали. Игорь Сергеевич разлил остатки коньяка.

- Давайте выпьем за наших девочек, За их счастье. Ведь они очень скоро вырастут, и мы станем их прошлым. Пусть радостным и приятным,  я надеюсь, но прошлым... Им станет с нами не интересно, их потянут сверстники,  веселые, нахальные, сильные... партнеры, а не родители и учителя.

Круглов взял рюмку.

  - Я тоже об этом часто думаю, хотя и не верю, что моя Сашенька уйдет от меня навсегда.

Приглушенные закрытой дверью, часы в гостиной пробили дважды.

  - Скоро Наташа придет. Вы ее дождетесь?

  - Конечно. Да ведь Сашенька вес равно спит. Не будем ее тревожить. И крестницу свою я очень хочу увидеть...

 - Тебе Наташа, нравится? - прямо спросил Свешников.

 Юра кивнул.

 - Она к тебе с первого дня потянулась. Дружите. Я не против.

Этой фразой Игорь Сергеевич узаконил не произнесенный, но уже понятый и решенный договор на обмен девочками. Никакой ревности не было. Его сильно тянуло к маленькой Сашеньке, а Юра и Наташа прекрасно поладят, и никто при этом не пострадает, - думал он, - вспоминая коленями и кончиками пальцев вкус голого детского тела.

 - Юра, расскажи, как у тебя с Сашей началось? Ну, может, и раньше с кем-то было?

  - Да нет, с Санечки все и пошло. Хотя кто его знает... Я всегда детей любил. А как своя родилась, так не мог на нее нарадоваться. И качал, и купал  и пеленки стирал,  Она меня больше чем жену признавала. А потом, знаете, Игорь,  как говорят,  не целуйте дочек в губы. А я ее годочков с двух начал в губки целовать. Сначала просто умилялся, как она тянется. Я ей: " Поцелуй папочку", а она вся напряжется, губки вытянет трубочкой. Такая миленькая, такая хорошенькая... А потом чувствую - ей от этих поцелуев приятно по-настоящему, причем там приятно,  в пизденке. Я ей губки посасываю, а она ерзает так ритмично и животиком, и ножками дергает, бедра стискивает... Мне чудно это стало: такая маленькая, а уже чувствует что-то. Дай, думаю, проверю. Потрогал, а  трусики между ножек влажные - так мои поцелуи  на нее действуют. Я уже в трусики руку засунул, а у нее вся писенъка мокренькая, скользкая, и из щелочки смазочка сочится.  Хотел я руку убрать, а Сашенька стиснула ее бедрами и просит:  "Не убирай, папочка, это так приятно, когда ты руку там держишь.."  Ну что ей скажешь!?  Три годика девочке. Стал я тайком от жены ласкать ее.  Трусики сниму,  целую и писечку щекочу, пока она не  спустит... Так за день раза два-три,  да и сама себе она стала чесать. Но маленькая, маленькая, а понимала, что при маме нельзя. Где-то годика в четыре с половиной Саша чуток вытянулась, ножки выровнялись, личико похудело немножко - такая куколка стала!  И понял я вдруг, что возбуждает меня дочка, как мужчину, что не просто любуюсь я ее ножками стройными, а влюбился, как пацан в собственную дочь,  и поделать ничего не могу. Жена за порог - мы с Сашей в спальню, Раздену ее до гола, сам разденусь, и ласкаемся до одури, пока оба не спустим все, что можно. Галка моя примечать стала кое-что, ведь дочка и при ней от меня не отходит и с колен не слазит. Видела несколько раз, как мы в губы целовались. Разговаривать пыталась со мной, да я отшучивался. Как-то поймала Сашеньку за онанизмом, скандал устроила: типа - ты своими поцелуями да ласками только ребенка мне портишь, растлеваешь! А потом все наладилось неожиданно. Точно как в анекдоте вышло про пельмени, не знаете?

   Короче, муж - на работу, к жене - любовник, но не рассчитали и заигрались, а муж раньше вернулся. Она любовника в шкаф, да головку дверцей и прищемила. Тот зубы сцепил, терпит, молчит. Муж сел футбол смотреть, кричит: неси сюда обед! Она с чашкой пельменей идет, а тут гол забили. Он заорал, руками взмахнул, чашку у нее и выбил. Ну, пельмени  по всей хате конечно. Он ей - иди к черту. Сам соберу. Ушла, а через пять минут слышит хохот из комнаты, Прибежала, смотрит муж у шкафа сидит и смеется. Вилка в руках, чашка рядом. "Слушай", - говорит, - "Я все пельмени собрал, а один к шкафу прилип. Я его вилкой, а, он меня на х..... посылает..."  Вот и я так же вернулся, своим ключом открыл, а когда дверь захлопнула, - слышу шум какой-то в спальне. Захожу, а жена в постели, одеяло до подбородка натянула, а глаза как блюдца чайные  и  бегают испуганно. Я прикинул, - вроде как шкаф хлопал. Открываю -нате вам! Братец ее стоит, в чем мать родила... Ушел я на кухню, правда, по мордасам слегка ему врезал сначала. Они там оделись по-солдатски. Убежал братишка. Она ко мне на кухню заходит, как  с креста снятая. И пошло - поехало: прости, пойми, да не моя вина... Я все это  слушал и говорю:

"Выкладывай, милая, все как есть, если позора не желаешь". У ее братца жена, двое детишек, а у жены родители с положением, они его за уши вытянули из дерьма, да в люди. И дом, и дача, и машина, - все родительское. Скажи я хоть слово, и останется ее Мишенька на улице, как в шкафу у меня. Потом хоть в петлю, хоть пешком в Иерусалим - все едино. Она это понимала прекрасно и выложила все как на духу.

   Оказывается, их матушка родная с малых лет приучала в одной постели голенькими спать и, соответственно, прочими делами заниматься, Брат старше на два года, и уже с одиннадцати, когда у него встало, стал он сестренку трахать, Это девятилетнюю еще! Мамаша потакала им во всем, и до самой армии он с ней жил себе и маме на радость. Сколько я Галку не пытал, особых подробностей не выведал, но понял, что мамочка, не только разрешала, но заставляла, чтоб они все это при ней делали... Пока Мишка служил, она Галку за меня пристроила, а вернулся сынок, она и ему партию устроила - крученая у меня теща. Но ведь понимаете, первая любовь, да еще детская, не ржавеет, не гниет. Тянуло их друг к дружке, и понимал я это прекрасно, и действительно, не ее вина, а матери. Но все так удачно для меня выходило...

Поставил я тогда Гале условие: я закрою глаза на их с братом встречи, но при условии, что она оставит нас с Сашенькой в покое и не будет в наши отношения лезть. Договорились. Через несколько дней заметила она, что Сашенька дома без трусиков играет. "Ты что это без трусов",  - спрашивает, а Саша - "Папа разрешил". Глянула она на меня зверем, но промолчала. Так и пошло у нас: она по себе, мы  по себе. Только в последний год ловить нас стала: в бумагах моих тайком рыться, возвращаться неожиданно с людьми какими-то. Это чтобы свидетели были, если что. Но бог миловал, - пока не попались.

   Юрий зажег новую сигарету.

- Юра, а хочешь, я тебе ключ дам?  По-моему идея стоящая, а? Тот задумался, улыбнулся:

- А жене скажу, что дочка ходит на занятия дополнительные, что нашел ей учителя рисования, и он готовит ее в художественное училище. Как?

- Подходяще!

  Оба посмеялись, довольные своей выдумкой.

Дважды  нетерпеливо тренькнул звонок. Вернулась из школы Наташа.

 

-17-

 

  - Ой, дедуль!  Быстрей, быстрей! - Она влетела в распахнутом пальто и тут же у порога стряхнула его с плеч на пол, вывернув рукава наизнанку. Прыгая и приплясывая, на ходу подхватила подол и  еще перед дверью в туалет, сдернула до колен колготки с трусиками. Игорь Сергеевич, сдерживая смех, стоял перед распахнутой настежь уборной и смотрел, как,  блаженно улыбаясь под тугое журчание,  внучка, уже не спеша, складываясь пополам, сдергивает ботинки, провожает ладонями до щиколоток колготки и, подсунув в них пальцы под пятки, снимает мягким серым комком.  Он забирает из туалета ее вещи и, пока Наташа блаженствует, почесывая коленки и икры, ставит ей под ноги тапочки.

  - Еще не пришли? - вдруг взволнованно вспоминает внучка.

  -Пришли, пришли, стрекоза. Только тихонько.

  - А что? - Наташа тоже переходит на шепот.

  - Иди сюда, смотри... - Игорь Сергеевич манит девочку и показывает ей разметавшуюся на диване в прелестной беспечной наготе Санечку.

  - Это Саша, да? А почему она спит?

  - Устала.

  - Уу! Вы уже сфоткались! Меня не подождали.

  - Вот глупышка! Карточки-то увидишь, а с Сашенькой познакомишься, когда встанет.

  - А дядя Юра где?

  - На кухне.

  - Здрасьте... - пряча смущенно-радостную улыбку, Наташа подходит к Круглову.            

  - Привет, крестница! - Глаза мужчины светятся радостью и любовью, а рука  самым непосредственным и каким-то даже обыденным ласковым жестом гладит ее голую ножку выше коленки, а потом исчезает под подолом форменного платьица. Наташа "гикает" подавляя смешок, и нерешительно вздрагивает: отстраниться, или нет, но остается стоять, позволяя дяде Юре обнаружить, что трусиков, нет и в помине.

   Игорь Сергеевич наблюдает за влюбленным напряжением их лиц и ревнует, но только самую чуточку, не больше. Внучка медленно поворачивает голову и вопросительно смотрит на деда. Он кивает и с грустной улыбкой уходит, вроде в туалет. Из прихожей ему видно как  Юра усаживает девочку на колени, продолжая ласкать и гладить ножки под платьицем.

Минут через пятнадцать внучка нашла его, в кресле перед бормочущим, чтобы не разбудить Санечку, телевизором.  Раскрасневшаяся и чуток растрепанная, она влезла верхом к нему на колени.

  -Дедушка, - вкрадчиво и извинительно начала Наташа, - ты не обижаешься, что дядя Юра меня на колени берет, гладит... там? - Он отрицательно покачал головой и, погладив ладонями вверх  от колен плавный изгиб юных атласных бедер, сцепил пальцы сзади, охватив мягкую голую попочку.

  - Ему ведь можно, правда? Он же меня спас!

  - Конечно, Наточка, дружите, ведь он тебе  нравится?

  - Да, он хороший! - Наташа, положила руки ему на плечи, потом обняла за шею и приблизила лицо. - Деда, а можно я с ним в спальню пойду?

  - Можно...- еле шепнул Игорь Сергеевич, подражая ее заговорщическому тону.

   Она мгновенно слетела с колен  и исчезла в кухне, а оттуда гордо и чинно проследовала одна в спальню. Юра показался следом, поймал одобрительный кивок хозяина и пошел за девочкой. Послушав некоторое время, смешки и веселую возню, долетавшие через открытую дверь спальни, он пересел на диван рядом с Сашей. Малышка была по-прежнему погружена в сон, безмятежность которого лишь изредка нарушалась легкой дрожью  бедер и животика - нервными отзвуками недавней чувственной игры. Игорю Сергеевичу очень хотелось посмотреть, что же происходит в спальне, но зайти туда он не решался, боясь смутить Наташу и помешать их близости. Будить девочку тоже не хотелось, и старый учитель маялся не у дел, скучая возле голенькой восьмилетней девочки. Во сне с нее слетел всякий налет чувственности. Это был обыкновенный маленький сонный ребенок, но, вспоминая ее в объятиях отца, Игорь Сергеевич вновь и вновь начинал чувствовать сладкую тяжесть и зуд внизу живота. Как-то незаметно для самого себя он стал поглаживать, вытянутую ножку по тонкой лодыжке у самого края  синенького носочка, Кожа была гладкая, согретая внутренним жаром; она манила своей нежной шелковистостью, притягивала руки, губы, и не в силах противиться этому зову, тоскливо-отчаянному, неудержимому, поющему в нем ночную волчью песню, мужчина разделся до гола и лег, вытянувшись рядом с беззащитным, опутанным сном детским телом. Замирая, следя за осененным мирной улыбочкой лицом девочки, он крался, боясь разбудить, но в тайне жаждая этого, по ножкам, обрисовывал щекочущей ладонью опухлость попочки, (Саша лежала на боку), касался пальцами, сжатого бедами мыска и еле видной в таком положении щелки. Кружевная граница сбившегося подольчика проходила возле пупочка и сзади, на пояснице, а дальше ее тело охраняла прозрачная голубая дымка сорочки, почти неощутимая для пальцев. Приблизив лицо к ее личику, Игорь Сергеевич ловил влажный аромат дыхания меж пунцовых приоткрытых губок. Его давно отвердевшая плоть, мучительно тянулась к юной детской плоти. Помогая себе руками, Игорь Сергеевич склонился над девочкой и осторожно провел головкой члена по Сашенькиному бедру до края комбинашки, потом назад, обвел коленку и перебрался на теплый мяконький испод ляжки второй, подогнутой ножки. Прикосновения были очень приятны, а то, что он делал все это с сонной, ничего не подозревающей девочкой, возбуждало чрезвычайно. Захотелось большего. Он тяжело, но осторожно передвинулся на коленях и приблизил член к лицу малышки, коснулся ушка, шейки и, наконец, легонько дотронулся, оттягивая головкой, нижней губки. Девочка вздохнула, выдавила слабенький стон и перевернулась на спину, оставив отведенным согнутое колено. Открылись волшебные врата! Игорь Сергеевич немедленно переместился туда,  к надувшей тугие нежные губки, писечке. С большим напряжением, удерживая тело почти навесу левой рукой, он  стал правой водить членом вверх-вниз по щелочке. Широко распахнутыми глазами он впитывал этот порочный болезненный контраст:  красная, вздутая невозможной похотью головка члена и белая, чистая, беззащитная щелочка детской промежности. От этого увлекательного  занятия его оторвал легкий колокольчик девчачьего смеха.

   Сашенька проснулась и, прижав подбородок к груди, лукаво подглядывала, чем там дядя Игорь занимается... А через минуту ее пальчики уж помогали ему, раздвигая писю, головка тыкалась между нежных розовых лепестков, потом ее место занял язык, а к члену прикоснулись уже другие, не менее прелестные губки. Игорь Сергеевич почувствовал, что это такое, когда маленький нежный ротик ласково посасывает и лижет самую чувствительную плоть. Целуя писечку, он радостно ощущал,  как потянулись и напряглись яички, как открылся клапан, и поток спермы, вобрав  все наслаждение мира, ринулся по узкому каналу в горячую ранку Сашиного ротика. Семени скопилось очень много, оно пролилось мимо рта на лицо, шею, стекало на шелк  покрывала... Неземное счастье переполнило сердце старого учителя. Исполненный благодарности, он кинулся с удвоенной силой и страстью раздувать огонь, уже и без того пылающий внизу  чувственного дрожащего, выгибающегося ему навстречу животика. Приняв губами и языком сладкий сок ее оргазма, Игорь Сергеевич опустился щекой на мяконькую, горяченькую ляжку, и только тут, боковым зрением, заметил белизну двух стройных голых ножек возле  дивана. Наташа стояла рядом.   На ней была только коротенькая белая маечка. Увлеченно следя за их игрой, внучка машинально грызла край майки, оттянув ее спереди вверх и оголившись до розовых точек сосков. Вдруг, почему-то Игорь Сергеевич застеснялся, или точнее, испытал смущение от того, что внучка стоит рядом и смотрит как чужая девочка, разбросав ножки, подставляет ему опухшую, покрасневшую, блестящую от слюны и смазки писечку, а сама держит (он это чувствовал)  ручкой у основания его полу опавший член.

   Он осторожно разрушил благословенный тандем, отстранившись от удовлетворенной Санечки. Тут же села и с любопытством, без тени смущения стала разглядывать Наташу. Еще не было произнесено ни слова между ними, а по выражению лиц, Игорь Сергеевич понял, что малышки друг другу понравились, и что эта симпатия обещает перерасти в радостную для его сердца дружбу.

Остаток дня подарил девочкам совсем немного времени для близкого знакомства, но тем больше  нетерпеливой надежды и желания новой встречи унесла с собой Сашенька, и оставила, легкой грустинкой в глубине глаз, Наташа.

 

-18-

 

   Близился к концу ноябрь. Связь Игоря Сергеевича с Юрой и его прелестной  дочуркой окрепла, устоялась, но не только ни наскучила, а напротив - приносила все новые и новые радости. С каждым визитом их (теперь общая) коллекция пополнялась очаровательными снимочками, где главными героинями были, конечно же, Саша и Наташа.

Как Наточка ждала те, самые первые фотографии с Санечкой. Она не отставала от деда с той самой минуты, когда за гостями закрылась дверь. Порядком, уставший Игорь Сергеевич вынужден был начать проявлять пленку в тот же день, но внучка, так жаждавшая увидеть хотя бы негативы, вдруг заявила, что не хочет смотреть до конца, пока не высохнут уже готовые карточки. Ей, видимо, казалось, что чем дольше ожидание, тем слаще подарок... Наташа придумала и способ разглядывания: дедушка ляжет на спину, а она на него сверху и будет у него на животе смотреть фотки. Деда же должен будет в это время целовать и лизать ей писечку. Так они и поступили.

  -Деда! Чего он у тебя такой вредный! - строго высказывала девочка, пытаясь убрать надувшийся член. - Развалился тут, толстяк эдакий! Мешает мне смотреть... А! Во! Он пусть подставочкой будет. Я к нему карточки буду прислонять... Только ты не дергай им, ладно? И смотри - не напачкай! А то я тебя знаю!..

   Надо ли говорить, что скоро им стало не до фотографий, и что измученный толстяк, в конце концов, испачкал и живот, и личико девочки.

   Согласно "графика", "уроки рисования" Сашенька посещала в понедельник, среду и пятницу; иногда они с Юрой приезжали и в воскресенье почти на весь день, а в остальные дни - часа на два. Все это время Круглов проводил с Натой, предоставляя возможность Свешникову ласкать свою дочь. Сашенька, не смотря на свой  юный возраст, оказалась необычайно опытной, и умело в вопросах секса, кроме того, она была большая выдумщица и готова была "спускать" без конца. Немножко освоившись, она стала учить дядю Игоря, причем делала это очень деликатно и как-то незаметно. Он узнал десятки новых способов, как можно тереть, гладить, щекотать, пощипывать, похлопывать и еще невесть, что выделывать с писей маленькой девочки, чтобы доставить ей наслаждение. А сколько милых приемчиков было в ее арсенале для игры с членом!  Она изумительно умела брать в ротик, но кроме этого показала, как папа делает еще  с ней. Один из этих приемчиков (зажимать член между ляжек) игорь Сергеевич уже испробовал на внучке, но оказывается, точно так же можно было сжать его подмышкой, под коленкой, даже прижатым к груди подбородком!

   Они с Юрой уже не стеснялись друг друга, и играли с девочками на глазах друг у друга. Это стало доставлять обоим еще больше удовольствия, а малышки, так вообще были в восторге. Наташа быстро догоняла подружку. Она уже безо всякого смущения и брезгливости сосала члены у обоих мужчин до конца, и не плевалась потом, как в первый раз.

Иногда Круглов только заезжал за дочкой, а приходила она сама. В такие дни у Игоря Сергеевича было сразу две девочки. Сколько радости и счастья испытывал он, безраздельно владея двумя юными свежими пленительно покорными и доступными телами. Однажды, когда они втроем мылись под душем, Санечка показала, как папочка пускал ей в писю  тугую струю из спринцовки. Они тут же попробовали эту игру, и Наташа, которая никогда раньше не пробовала, аж визжала, захлебываясь от восторга. Потом девочки пускали струю деду в задницу: одна растягивает ягодицы, другая жмет на грушу. А после, когда они чистенькие, вымытые, ласкались в постельке, Свешников по просьбе Санечки щекотал кончиком языка дырочку попки, а потом засовывал туда пальчик, целуя и посасывая при этом писечку. Малышка вообще ужасно любила ковыряться в попке, и в своей и в чужих. Взяв в ротик член учителя (или скорее ученика!), она тут же заталкивала пальчик ему в задний проход, а иногда подлаживалась полизать там язычком.

   Постепенно он стал находить в этом дополнительное наслаждение, а щекотать языком попки девочек и лизать их писечки, держа и двигая там пальчик, вошло у них в привычку.

С самого первого, дня Свешников обратил внимание, что лобок у Юры  всегда чисто выбрит. Сойдясь поближе, он поинтересовался причиной, на что друг ответил шутками и ссылками на то, что Саша не любит, когда там волосы колются. Однако, наблюдая за ним, Игорь Сергеевич все чаще стал подмечать и другие странности в его поведении. Однажды Юра перед игрой с Наташей переоделся  в женскую комбинацию, а на ноги надел черные ажурные чулки, чем вызвал неописуемый восторг у девочек и удивление у хозяина. Окончательно все стало ясно, когда во время общей  "свалки" Свешников несколько раз ощутил вполне намеренные ласки с его стороны. Были они осторожны и не навязчивы, стоило только намекнуть, и больше такое не повторилось бы, но Игорь Сергеевич не стал расстраивать мужчину и позволял ему при случае это делать.

   Как-то утром в свободный день, когда обе девочки были в школе, неожиданно приехал Юра и с ним какой-то мальчик, лет десяти-одиннадцати. Оставив его в гостиной, Круглов уединился с хозяином на кухне и, извинившись за неожиданный визит, спросил, не хочет ли он попробовать проделать с малышом то же, что с девчушками. Свешников отказался, даже не поинтересовавшись, кто этот ребенок и откуда. Правда, от того, чтобы посмотреть, удержаться не смог. С его позволения Юра переодел Вову (так звали маленького гостя) в Наташино белье и платье. Удивительно, но от девочки паренька почти нельзя было отличить. Затем мужчина принялся ласкать и целовать его, медленно раздевая под платьем внизу. Сняв чулочки и трусики, Юра уложил своего любовника на кровать, завернул подол платьица и принялся играться с маленьким неопушенным члеником. Затем, раздевшись догола, мужчина лег рядом, липом к ногам и взял детский писюн в рот, а мальчик тут же  стал сосать его член. Достаточно возбудившись этой игрой, Юра перевернул мальчика и, пристроившись сзади, толчками вошел в маленькую попку мальчика. С блаженным выражением лица он стал яростно трахать ребенка,  при этом дроча и тиская маленький член своего партнера.

   Вся эта картина подействовала на Игоря Сергеевича странным образом. Хотя природная сущность и противилась, а разум твердил о противоестественности, но плоть возбуждалась от вида мужчины совокупляющегося с ребенком таким образом.  Когда Юрий кончил и отстранился, а мальчик так и остался стоять на четвереньках, уткнувшись головой в диван, с откинутым на спину подольчиком Наташиного платьица. Свешников смотрел на голые выставленные ягодицы Вовы, на висящие внизу яички и мочку членика, по которым стекала светлая капля, потом перевел взгляд на Юру и поймал его приглашающий кивок. Расстегнув брюки, учитель шагнул к дивану и прижался к детской попке. Член вошел неожиданно легко в скользкую от Юриной спермы дырочку.  Двигаясь там внутри,  учитель поймал пальцами писюн мальчика и стал осторожно играться с ним, вспоминая как делал это в детстве со своим... Стоя  рядом Юрий стянул с него штаны и принялся гладить ягодицы, щупать мошонку.  Член паренька набух, слегка отвердел, а подергивания его оргазмика Игорь Сергеевич почувствовал почти одновременно со своим.

   Это приключение мало повлияло на сексуальную ориентацию Игоря Сергеевича, но теперь, они с Юрой, иногда наедине, стали дарить друг другу минуты ласки и нежности, находя в этой игре приятное дополнение их дружбе  и увлечению девочками.

Юра по-прежнему  горячо  любил и баловал Наташу каким-нибудь вкусненьким подарочком, забавной безделушкой, или стыдным журнальчиком, которых у него было множество. Игорь Сергеевич и сам с удовольствием  листал эти контрабандные издания, пестревшие миленькими  молоденькими девушками, отнюдь не отягощенными лишней одеждой и бельем, а то, что и было, не скрывало самых интимных местечек на теле.

   Бесконечное чувственное напряжение утомляло уже немолодого мужчину. Свешников все реже затевал оргии, предпочитая тихое наблюдение за играми девочек.

   Постепенно, не без помощи старших, они стали находить удовольствие во взаимных ласках, не считая лесбийские забавы чем-то предосудительным, а невинная форма детской игры, ребячливость и непосредственность украшали их связь непередаваемой прелестью. Игорю Сергеевичу безумно нравилось наблюдать за маленькими лесбиянками, которые словно два котенка потешно возились, исследуя, целуя и вылизывал друг  у друга писечки. Не испытывая ни малейшего смущения перед отцом и дедом, девочки могли прервать игру в куклы для веселой ласковой возни, или суетливую примерку у зеркала для тихого долгого поцелуя. Он любил смотреть, как эти маленькие воображули красуются друг перед дружкой в обновках, щедро поставляемых богатеньким дядей Юрой. Казалось, Ната уже и забыла о существовании, настоящего отца, исчезнувшего в  африканских дебрях,  настолько прочно, в ее жизнь, в ее тело и маленькое лоно вошел этот чужой, сильный и ужасно ласковый дядя. Жизнь без стыда, в вечной, едва прикрытой наготе и постоянном возбуждении половых органов, стала почти нормой для маленькой Наташи. Придя из школы, она снимала  все до нитки и долго расхаживала голышом, выбирая и примеряя, что сегодня носить. Иногда это была только кофточка с нежными кружавчиками, иногда - короткая шелковая маечка, подпоясанная красной или синей ленточкой, а то -  легкая тюлевая юбочка и беленькие носочки с босоножками. Еще  Наташа пристрастилась онанировать, но почему-то тайком от деда, хотя и при нем делала это, но почти машинально. 

   Однажды Юра  переодел свою Санечку в монашеский наряд (он, так и не признался, где взял костюм). Более прелестной монашки Игорь Сергеевич не видел: ее огромные глаза, полные печали (наигранной) и кроткое миловидное личико, дышащее святостью. А как она естественно изображала смущение, когда, папа медленно поднимал подол темного балахона, демонстрируя все выше ее стройные ножки в черных чулочках и снежную белизну бедер над чулком, перечеркнутую резинками. Как натурально пламенели ее щечки над белым широким воротником, когда став перед ней на колени, папа и дядя Игорь по очереди целовали ей лобочек и начало щелочки писи, а Наташа, дрожа от восторга,  касалась, губами этой  раскрасневшейся щечки и норовила поцеловать подружку в губки. Потом они сжимали в объятиях, ласкали это нежное, хрупкое тельце под толстым грубым сукном.  Переодевали в рясу и Наташеньку, а голая, в одних чулочках Санечка, ласкала ее, изображая сценки монашеской любви.

   Так текли, а точнее летели их дни.  Не было ни прошлого, ни  будущего  - только настоящее, полное знойного, расплавляющего  сердце,  чувства, лишающего памяти, стыда и страха.  Но он, этот страх, подкрадывался иногда по ночам  и садился, у изголовья, но только никогда его крылья не касались головки разметавшейся во сне Наташеньки.

   Теперь, когда страсть нашла себе выход, школьные впечатления уже не так волновали Игоря Сергеевича, хотя тяга к девочкам вообще не пропала. Она дремала, усыпленная обильным ежедневным обладанием, но иногда  просыпалась, и тогда яркой молнией, била по глазам, приглянувшаяся фигурка, стройная ножка, или милое симпатичное личико. Те же девочки, которые приглянулись ему в конце прошлого года, но ставшие на класс старше, занимали  его мысли и воображение во время уроков.  Шестой "Г" остался его классом, и Олечка Смирнова  сидела  на той же парте, что и в пятом, только он первые дни и неделе побаивался какой-нибудь открыто-враждебной,  или презрительно-насмешливой выходки с ее стороны. Но девочка вела себя так, словно абсолютно ничего не случилось (а случилось ли?) и была по-прежнему доброжелательна, приветлива, мила. Скоро он стал замечать те же влюбленно-ищущие взгляды и то же желание угодить ему усердием. Особо не стараясь обнадеживать, Игорь Сергеевич в меру сил и желания поощрял ее  чувства, не выходя из терпеливых рамок приличия.

               

 

          В начале ноября у Оли умер  отец.  Через три дня она появилась на его уроке  бледненькая,  с чуть припухшим красными глазками, во всем черном: банты, передник, колготки. 

   Игорь Сергеевич нашел минутку подойти и сказать несколько простых теплых слов, в  тайне беспокоясь,  что его жалость всколыхнет близкие слезы, но Олечка только устало, грустно и благодарно улыбнулась ему в ответ.

   Исполненный болезненной жалости к ее полу сиротству, учитель невольным добрым вниманием еще  туже затянул, связывающий их узелок,  второй конец которого Олечка крепко держала в своей маленькой ручке. И опять она ставила перед ним почти неразрешимую задачу. Свешникова неудержимо влекло  к этой тихой, худенькой  двенадцатилетней девочке, но осечка, случившаяся весной и горе, еще не снявшее траур, удерживали,  мешали, пугали стыдливыми  неудобными мыслями.

Прошло две недели. Олечка оттаяла, хотя продолжала носить черное. Игорь Сергеевич часто ловил себя на подленькой мысли, что костюм скорби очень к лицу ей, и, вызывая жалость, он в тоже время  сильно возбуждает какой-то ослабленностью, беззащитностью что ли... На ум приходило сравнение с монашеским маскарадом  Санечки,  случившимся в  те  же дни, но это были вещи разного порядка.

   Окрыленная всплеском учительского внимания Олечка все сильнее высказывала свое расположение. Его урок  в 6 "Г" не был последним,  и не имея возможности задержаться, девочка схитрила : задержав работу, она попросила разрешения принести ее после  последнего урока. Игорь Сергеевич конечно же согласился, - он понимал, что Оля ищет повод остаться с ним наедине, возможно для очень важного разговора, но разговора не получилось.

   Она вошла в уже пустой класс (только учитель задержался за какой-то неотложной, работой и сосредоточенно выискивал что-то в классном  журнале), мягко ступая меховыми полусапожками, держа в одной руке портфель,  в  другой альбом, который она молча положила перед ним и встала чуть позади слева. Переворачивая страницы со старыми рисунками (цветы, зверюшки, дом-дым-дерево...), он ждал, что Олечка заговорит первая, и, вдруг,  на последнем листе, увидел свою комнату, так как она выглядит с дивана. Окно с дверью на балкон, слева  стенка, справа часы  у стены, а над ними две картины, телевизор на старой нелепой тумбочке.. . Под рисунком чуть  угловатым детским почерком, простым карандашом было написано: " Дядя Игорь, я тебя очень люблю".  От этого бесхитростного и хитро сделанного признания,   к сердцу подкатилась теплая нежность, пальцы предательски дрогнули и   отпустили лист, чтоб  его неожиданный трепет не выдал  чувств, переполнивших старого учителя.

  - Оля, можно я оставлю себе этот рисунок?

  -  Конечно Игорь Серг...  дядя Игорь,  -  она ответила в тон ему, очень тихо и серьезно.

И  только потом  их глаза встретились:  ее "А?" и его "Да !" нашли друг друга, потянулась, словно полюса магнит, сошлась, освятив поцелуем ничем до того не примечательную классную комнату. Девочка легко и уютно вплыла в его объятия, подставила мягкие покорные губы, а через секунду ослаблено выпустила задержанное перед поцелуем, словно перед прыжком в  холодную воду, дыхание.

   И ничего не осталось вокруг, кроме этих пряных податливых губ, хрупкого под одеждой детского тела и их горячих смешанных дыханий. Игорь Сергеевич целовал Олю как взрослую, крепко, жадно, в засос. Он уже понял, что теперь можно все-все. Осторожно, но властно он  приподнял девочку, посадил  на край учительского стола и, продолжая целовать, опрокинул  на спину поверх каких-то тетрадок, ее альбома и раскрытого классного журнала. Она смотрела на него снизу широко раскрытыми, ясными, но лишенными даже тени страха глазами, хотя руки его, дрожа  от нетерпенья, задирали платье, тянули тугую в поясе резинку колготок,  путались в подоле  длинной майки. Засияла белизна длинных голых ног. Он сдернул с одной ножки путаницу белья  вместе с сапожком, который негромко стукнул об пол и, погладив  колени, раздвинул их в стороны, распахивая ворота горячих бедер, устремляясь   глазами и губами к нежной, еще по-детски  пухленькой, щелки. Широко открытым ртом он захватил почти весь бугорок и  стиснул его полу укусом -  полу поцелуем, быстро и  упруго скользя языком между внешними губками, смешивая свою слюну с ее соком. Ладони мужчины скользили вверх по гладкому мягко впавшему животу, сквозь тесноту пояса платья и  передника на талии, через трогательно выпирающую худобу бедер  к болезненно набухшим бутончикам грудок. И уже накрыв кончиками пальцев два пухленьких остреньких нарыва ее сосков, Игорь Сергеевич не выдержал, поднялся с колен и расстегнул брюки. Он смотрел в лицо девочки, чтобы поймать в ее глазах хоть отблеск страха, нежелания, смятения, хоть самое маленькое "не надо", тут же остановившее бы его, но она отвернулась, прикрыла ресницы, и только их подрагивание, да нервно вцепившиеся в край стола пальчики выдавали волнение. Помогая себе, рукой, он нащупал головкой зев  ее маленького влагалища и, ухватив девочку за бедра, сильно толкнул свой несоразмерный член в юное девственное лоно. Их приглушенные стоны слились в один: учитель ощутил боль  не меньшую, чем его ученица. Стиснув зубы и зажмурившись, он быстро задергался, стремясь разжать, расшатать, размягчить тиски ее мышц. Наконец боль отпустила, член получил возможность немного двигаться, туго скользил в этой неимоверной тесноте, и вместе с движениями пришло счастье и наслаждение обладанием. Ha несколько секунд он  даже забыл, что перед ним девочка, впервые принимающая мужскую плоть. Сильный толчок вызвал вскрик. Оля закусила нижнюю губку и пустила слезинку из-под  прикрытой реснички. Опомнившись, Игорь Сергеевич как только мог, обуздал звериную похоть и завершил уже плавными осторожными движениями, спустив все в таинственную глубину, возможно  уже готовую к зачатию...

   Немножко побаиваясь учитель посмотрел на "алтарь", перепачканный кровью принесенной и принятой жертвы. Медленно сужаясь, сокращаясь, закрывалась дырочка влагалища, вниз, меж ягодиц, текло что-то красно- белое (смесь его семени и крови). Член Игоря Сергеевича и бедра  Оли были запачканы, но самое страшное - крсно-грязно пятно под ее  попкой залило альбом, тетрадки пятиклашек и край  Олиной белой маечки. Испуганно суетясь учитель вытирал обслюнявленным платком ляжки и  попочку, но из писи продолжало сочиться. Тогда он подложил ей под ягодицы уже грязный платок, выхватил стопку тетрадок, достал из-под спины, к счастью не пострадавший, журнал.

  -У тебя есть платок? - противно дрожащим  испуганным  шепотом спросил мужчина.

   Она приподнялась и, морщась от боли, достала из кармашка передника, протянула маленький платочек. Каждую минуту их могли тут обнаружить. За дверью в отдалении слышались детские голоса, гулкий  топот по лестнице, стук швабры уборщицы, а здесь, посреди класса, на столе лежала девчушка, ученица шестого класса, с только что порванной любимым учителем целочкой. И он суетился вокруг с беленьким, аккуратно выглаженным Олиной мамой платочком, бесполезно пытаясь остановить вялое кровотечение. Красный зайчонок, на платке слился с красно-бурым пятном... Игорь Сергеевич весь дрожал, поминутно пугливо озирался на дверь и молил бога, чтоб этот ужас скорее закончился.

  Наконец разум вернулся в его  наполненную гулом  выскакивающего из груди  сердца голову. Он надел колготки на босую ножку, обул сапог, помог Олечке слезть со стола, и подтянул, не одевая совсем колготки и трусики, на бедра.  Девочка сама прижимала к  промежности платочек. Потом он постелил на сидение парты какую-то старую газету из учительского стола, и усадил ее голой попкой на эту промокашку. Немного крови проступило  на крашенную крышку стола.  Игорь Сергеевич схватил тряпку  с доски, как обычно сухую, плевал на стол и тер, тер, стыдясь поднять на Олю глаза. Потом немного успокоился и сел рядом.

  -Прости меня, Олечка... Я... Я даже не знаю, как это вышло... Тебе очень больно?

  - Нет, сейчас почти не болит... - она слабо улыбнулась, отняла от  своей   ранки платочек, перевернула  чистым местом и снова прижала к  ней. Свободной  рукой девочка обняла его руку и, вдруг, прижалась, уткнувшись лицом в плечо. Дрожащей ладонью Игорь Сергеевич пригладил светлый пух ее волос и проглотил застрявший в горле ком.

  - Вы знаете... Ты знаешь, дядя Игорь, я так боялась! Я думала очень-очень будет больно, а оказалось - совсем немножко. Уже почти все прошло! Правда - правда!

   Его так поразило, что эта, только что фактически изнасилованная девочка, пытается еще и успокаивать своего совратителя, что все слова словно ветром выдуло из головы. Он смог только ткнуться губами  в макушку и легонько погладить по плечу.

  - Раз со мной такое было, я теперь уже взрослая, да? - он поймал  брошенный снизу ее наивно-вопросительный взгляд. В глазах еще  не  высохли слезки недавней боли, но уже светилась  какая-то дикая для этой ситуации радость. Постепенно до учителя стало доходить, что Оленька  именно этого и хотела, возможно, еще тогда, в мае. Пораженный догадкой он слегка отстранился и спросил, внимательно вглядываясь в лицо:

  - Оленька, милая, значит, ты давно вот так со мной хотела?

Она только кивнула и крепче прижалась к его боку.

 

-19-

 

   От испачканной сзади маечки Оли тайком от мамы, удалось избавиться. Через четыре дня боль совершенно забылась, а тайком сорванные несколько поцелуев и ласк только подогрели остренькое желание девочки. Удрав во вторник со второго урока (свободный день Свешникова, и она придумала недомогание, что вполне возможно в этом возрасте) Оленька спешила по еще не забытому адресу. Ее бил легкий озноб нетерпения и страха, но воображение ребенка, подогретое вполне зрелым осмысленным плотским желанием, превращал всю историю в увлекательное романтическое, почти книжное приключение. Свешников был дома один и ждал девочку. Про себя он уже решил, что непременно познакомит ее и, возможно, подружит с Сашенькой и Натой,  но пока его волновала и тешила мысль о предстоящей не ограниченной временем и школьными опасностями близости.

С самой первой минуты пребывания Оли в его квартире  Игорь Сергеевич взял верный тон,  лишенный какого-либо наигрыша, предвязатости, покровительства с налетом сальности, или даже заискивания перед ее капризами. Девочка вела себя на удивление спокойно и скромно, словно действительно зашла по делу,  как ученица учителю, или как домой после школы. Только вот поцелуй с "папочкой" у порога подзатянулся... Игорь Сергеевич задохнулся, сжав ее в объятиях, от пьянящей смеси ароматов:  волос, утреннего морозца, карамельного вкуса губ... Маленький холодный носик ткнулся в его щеку. Присев на корточки, он сдернул с рук вязаные рукавички и сжал, грея в ладонях, тонкие холодные пальчики.

  - Мороз на улице, - тихо извиняясь, проговорила  Олечка, мягко переступая  своими сапожками,  - замерзла совсем, пока добежала....

  - Пойдем, я чай согрел... Но не заваривал! Ведь я помню, как вкусно ты это делаешь.

В ответ она радостно улыбнулась этому давнему,  связывающему их воспоминанию, и ему, за то, что помнит.

  - А хочешь,  в ванную залезай, погрейся! - Оля сняла и повернулась повесить пальто, а он, перехватывая ее руку, помог, одновременно обнимая гибкую даже под обильной зимней одеждой талию.

  - В ванную нельзя, я потом простыну...

  Обошлись чаем на кухне.  Она весело постреливала глазами над краем чашки, пока он грел, прижав к животу  ее ступни, поглаживая и ощупывая, сколько мог достать, через шерсть колготок ножки. Допив чай, девочка отобрала у него ноги, встала и тут же  снова села, но уже к нему на колени. И снова начался  бесконечный дурман поцелуев, волнующее и никогда не надоедающее путешествие рук, упоительная работа по отыскиванию и растегиванию  пуговок, развязыванию бантиков, оттягиванию резинок, которых слишком много, особенно на поясе.

Тихий бестолковый шепот, легкий смех, упавший на пол фартук и волшебный перелет на сильных мужских руках из кухни в спальню с остановкой у зеркала, где на Олю глянула слегка растрепанная девочка в стянутых ниже колен колготках, с длинными свисающими хвостами развязанных черных бантов. Не выпуская ее из рук, Игорь Сергеевич сел на край постели, освободил спутанные ножки, снял через голову школьное платье, а потом и маечку. Целуя и прижимая к себе совершенно голенькую девочку, он откинулся вместе с ней на спину, и распахнул, одетый на голое тело, халат. Не было спешки, нетерпеливой настойчивости, неизбежной грубости... не было ничего, кроме сладостной игры с трепетной детской  плотью. Шелестящий смех слетал с ее губ, когда его губы впервые прикасались к нежным коралловым лепесткам, а язык прокладывал путь для другой, уже напрягшейся в ожидании плоти, дразнил и щекотал короткую пипочку   узенькую, сжатой в вечном произнесении буквы "У", дырочку. Игорь Сергеевич ждал, когда этот "ротик" скажет "О", чтобы дать ему покушать и оставить приоткрытым в долгом  сладостном "А".

Девочка принимала щедрые ласки, таяла, истекала смазочкой, и его член плотно и уютно вошел в маленькое скользкое гнездышко. Оля ахнула, но не болезненно, а радостно, и он медленно задвигался в ней, стараясь не делать резких движений, не поранить, не повредить хрупкое детское лоно. Она улыбалась удивленно счастливо и не закрывала глаз, а широко распахнув пушистые ресницы, водила зрачками, словно прислушиваясь к сладкой буре, набиравшей силу в ее теле. Когда  волны этого шторма начали подбрасывать животик, заставили дрожать от наслаждения бедра, попочку, а пальцы  комкать простынь, ее головка забилась из стороны в сторону, а расцелованные и искусанные губки приоткрылась в тихом стоне, сорвавшимся на крик падения в желанную пропасть оргазма.

  Игорь Сергеевич кончил лишь чуть раньше девочки и теперь слушал немного опавшим, потерявшим твердость, но обретшим чувствительность членом сладкую судорогу и ритмичное подергивание мышц ее влагалища. Покинув  горячую тесноту щелочки, он тут же опустился и приблизил к ней лицо, чтоб насладиться зрелищем восхитительным и противоестественным: голая неопушенность лобочка, детская опухлость и непомерная, но очень быстро приходящая в норму растянутость, болезненная  вывернутость полового органа. Подогревая себя самыми постыдными мыслями и сравнениями, мужчина бросился играть пальцами, губами и языком с этой горячей, живой скользко сочащейся ранкой, удерживая, не давая захлопнуться розовой раковине, вылизывая все ее закоулочки.

И снова окрепла плоть, и не успевшая поглотить последнюю дрожь оргазма писечка, опять приняла, уже легко и гостеприимно, в полном согласии со своей хозяйкой, член дорогого учителя.

Словно два истомленных жаждой путника, они то и дело припадали к живительному, источнику, случайно найденному посреди бесконечной пустыни по имени Жизнь, и не могли насытиться. Сколько раз это повторялось? Три?  Четыре? А может быть пять? Утомившись, они прерывали игру посредине и шли на кухню, голые, мокрые, со скользкими от слюны и спермы  бедрами, пили воду стакан за стаканом, и тут же,  сраженные новым желанием, прижимались телами.

Бутончик, девчачьей  писи набух, покраснел и уже не прятал два  трепетных влажно поблескивающих лепестка, словно ее складочка - это ротик маленького, запыхавшегося от бега щенка, прикусившего язычок. Огромная доза нежности и наслаждения,  рухнувшая на неопытную двенадцатилетнюю девочку, оглушила, пресытила и сделала ее податливой, словно воск. Учитель видел, что может делать с Олечкой все, что его душе угодно, и он делал, не забывая, однако, что в его руках всего лишь ребенок, растленный, опьяненный лаской, впервые серьезно и глубоко познавший мужчину, но ребенок.

   В писю он взял ее последний раз на кухне, сидя на табурете и держа голую девочку верхом на коленях. Игорь Сергеевич целовал бледное, влажное от пота личико, покачивал ее маленький  упругий  задик (ладони уже не скользили, а липли к телу)

 член немного саднило и пощипывало от смеси пота, спермы и смазки. Оля дышала тяжело и хрипло, кусала губку, хлюпала носом, и все слабее помогала ему, осев, в конце концов, всей  тяжестью на его ладони и устало, уронив голову горячей щечкой на плечо учителя.

   - Я больше не могу. - Еле слышно пожаловалась девочка, и две тонкие веточки голых рук обвили его шею.

  Но Свешников не мог тут же прервать неимоверно затянувшуюся сладкую пытку. Его плоть только поймала тот самый, необходимый для достижения оргазма ритм, который так трудно отыскать в пятый - шестой раз подряд, когда тело и мозг утомлены, нежнейшая плоть,  истерзана до бесчувствия, но еще не насыщена, не удовлетворена, и достижение этого оргазма становится, чуть ли не смыслом жизни.

   Олечка только слабо постанывала в такт его толчкам и уже не поднимала  головку. Наконец, учитель судорожно кончил. Именно кончил, а не спустил,  так как спермы уже не было - только толчки и подергивания, словно оргазм у мальчика,  не достигшего половой зрелости.

  - Моя бедная маленькая девочка! Как же я тебя замучил! - Лепетал Игорь Сергеевич, благодарно осыпая поцелуями Олино личико, волосы, обнимающие руки возле плеч.

  - Пойдем, я выкупаю мою малышку, вымою ее бедненькую писечку, попочку.

   Он не без труда встал, поднимая горячее, обмякшее, влажное тело и понес девочку в ванную. Не отпуская, придерживая одной рукой под попку свою драгоценную ношу, Игорь Сергеевич пустил воду и, оставив ее бежать, стал носить Оленьку по квартире, покачивая на руках, словно маленькую. Она уютно прижалась к его голой волосатой груди, сжалась комочком, только длинные ножки свисали и покачивались в такт его шагам.

  Потом они купались вместе. Девочка ожила, развеселилась, плескалась в своего пожилого любовника, а он, словно мальчишка, брызгался в ответ. Он хорошенько вымыл своей Оленьке ее измученные гениталии, потом дал девочке помыть и проиграться со своим членом. Она охотно изучала и рассматривала эту штуку, так славно потрудившуюся сегодня в ее маленьком лоне. После купания учитель завернул девочку в простынь и отнес в кроватку, присел, поцеловал влажно поблескивающие глазки, припухшие, словно обветренные, губки, которые слабо благодарно ответили и растянулись в сытой блаженной улыбочке.

  - Поспишь немножко?

  Она кивнула в ответ одними только ресничками, прикрыв и снова открыв подернутые чувственной  поволокой глазки.

  Игорь Сергеевич собрал раскиданные повсюду Олины и свои вещи, встряхнул и повесил на спинку стула ее школьное платье,  поверх - фартук, потом закурил, плотнее закутался в халат и, блаженно расслабляясь, откинулся затылком на мягкую спинку кресла.

  Его разбудил шум открываемой снаружи ключом двери - это  возвращалась из школы Наташа. Почему-то стало тревожно и неуютно. Неуловимыми клочьями черного тумана отлетал сон, недосмотренный,  непонятый, оставивший только нехорошие ощущения. Он не стал вставать навстречу внучке, и она через минуту сама заглянула в гостиную, сияя  красными с мороза щечками.

  - Ой, а ты дома, деда?! Я думала ушел куда-нибудь. Так тихо сидишь! - Она пошла, неслышно ступая по ковру своими  ладненькими ножками в чуть сморщенных на коленях красных колготках, на ходу подбирая подол платьица и остановилась у кресла, чтоб дедушка сам раздел ее.

   Свешников  притянул внучку между колен и просунул сзади ладони под  резинки в нагретую ее телом внутренность штанишек, к упоительно  гладеньким и мягким ягодичкам. Он приспустил колготки вместе с трусиками на самое начало бедер так, чтобы трусики слегка вывернулись, стиснутые в паху   ляжечками и остались прижатыми исподом к писечке. Гладя одной ладонью попку,  Игорь Сергеевич чутко и осторожно, словно доктор трогал кончиками  пальцев, ощупывал низ живота, выпуклый мысок лобочка, самое начало щелки. Наташа терпеливо держала задранный подол и лишь вздрагивала животиком  и задиком от приятной щекотки. Она  любила, когда дедушка делал с ней вот так: вкрадчиво, осторожно, словно играясь с ее телом и одеждой.

  Указательный палец проник  между  плотно сдвинутыми  ляжечками, (Наташа хотела их развести, но мешали дедушкины колени), осторожно, словно извлекая хрупкую игрушку из ваты, отделял трусики от писи, ощущая их теплую влажно в паху и такую же влагу внизу складочки. Нежно погладив щелочку и пухлые губки, палец продвинул штанишки между ножек, вниз, а вторая рука, помогая, опустила их вместе с колготками на середину бедёр. Теперь, наклонившись, Игорь Сергеевич мог прижаться лицом, губами, носом к этим прелестно пахнущим маленькой девочкой трусикам, поцеловать их, скользнуть носом и губами по складке сдвинутых бед вверх и провести кончиком языка по началу писечки, обвести, облизать нужный бугорок, потыкаться носом в лобочек. Пока его губы трудились вверху, внизу руки медленно, сантиметр за сантиметром, оголяли коленки, икры, щиколотки, пока босые ступни девочки, освобожденные мужским пальцами, не встали на скомканную красную шерсть, колготок. Чашечки коленок, и ниже ножки, до самых зернышек пальчиков, были холодны, а выше, где подол платья и полы пальто прикрывали от ветра и мороза, сохранялось живое тепло. Проникая сзади между ягодичками, палец дотрагивался до мокренькой писи и возвращался, вынося липкую влагу. В полном безмолвии, почти ритуальном, повинуясь только жестам и просьбам его рук, девочка взобралась на кресло и встала над дедом, расставив ножки. Он набросил на голову подол ее платьица и в полумраке этого плотного коричневого шатра припал жадным  посасывающим ртом к лону малышки. Как вкусно и обильно сочилась внучка, каким сладеньким был ее стон  и дрожь оргазма, как трепетно поджимались и подергивались под его ладонями ягодички...

   Высосав все, что спустила Наташенька, Игорь Сергеевич помог ей слезть с кресла, расстегнул на спине платье, развязал фартук, и пока она скидывала все это, распустил пояс и распахнул свой халат. Раздевшись до гола, внучка опустилась перед ним на колени и стала играться с замученным, но вновь окрепшим членом. Ласковые усилия ее пальчиков и ротика не пропали даром, правда вместо обычного "фонтана", девочка увидела только две прозрачные капли, показавшиеся из "ротика" на кончике головки, так похожего на ее писечку.

   В ответ на  недоумение, уже  кое в чем разбирающейся внучки, Игорь, Сергеевич показал ей спящую Олечку и рассказал все как есть. Наташу чрезвычайно поразило, что эта спящая девочка - уже не девочка. Накинув халатик, на голое тело она потянула деда на кухню, чтобы поговорить, не опасаясь разбудить гостью. Пока он кормил ее обедом собственного приготовления, Наташа чуть ли не после каждой ложки выпытывала новые и новые подробности, не высказывая, однако ни малейших признаков ревности. Наконец, были заданы и самые главные вопросы.

- Дедуль, а она еще придет к нам?

- Наверное, если ты не против.

- Нет. А можно мне будет посмотреть как ты ее... Ну, как вы будете делать?

- Я думаю можно. Хотя стоит у Оли спросить...

- Я сама ее спрошу, ладно?

- Да нет, уж лучше я поговорю сам.

На этом беседа и закончилась, так как, шлепая босыми ножками, сладко позевывая и протирая глазки, на пороге кухни появилась совершенно голая Оленька.

- Ой! - Она дважды моргнула, быстро перевела взгляд, с Наташи на улыбающегося учителя, и снова глаза девочек, встретились:  восторженно радостные младшей и смущенно-растерянные старшенькой. Прикрыться было совершенно нечем...

- Я сейчас...- шепнула Оленька и быстренько скрылась в гостиной.

- Такая смешная!  Она меня застеснялась? Да? Ведь ты же ее видел голой!

- Ничего, она к тебе привыкнет. Подружитесь.

- Ой, деда, я совсем забыла! Нам же письмо пришло от мамы! - Девочка кинулась в прихожую и вернулась с конвертом, заляпанным штемпелями и марками.

- Глянь, какие марочки классные!

 Свешников вынул письмо и отдал конверт внучке,  которая тут  же принялась отрывать столовым ножом марку с мордой жирафа.

Лена писала не часто, но раз в месяц обязательно. На сей раз, вести были печальные. Да что там печальные, - убийственные!  Видя, как побледнел Игорь Сергеевич, внучка испуганно притихла.

  - Что случалось, деда? Ну, говори же! Читай!  Ну!

Он, успокаивая, накрыл ладонью ручку девочки,  вздохнул и положил на

стол листок.

  - Мама приезжает. Насовсем.

  - Ура! А почему?

  - Ей климат не подходит: жара и сырость... Она болела два раза уже, и врач сказал, что надо уезжать, иначе, хуже будет.

  - А когда она приедет?

  - Скоро. До Нового Года.

Наташа радостно заплясала по комнате и вдруг заметила своего поникшего, убитого горем деда.

  - Ой, дедуль, а как же мы, как же я? А Санечка? И эта девочка... Оля? - спросила она шепотом.

  - Не знаю. Наточка, что-нибудь придумаем. Появилась Оля. Она уже полностью оделась и причесалась, только бледность и маленькие синяки под глазами говорили о бурно проведенном дне. Они все вместе пили чай, потом гостья, заметившая, сколько уже времени, заспешила домой.

 

 

-20-

 

   Вроде ничего не изменилось в жизни Игоря Сергеевича, но неумолимо приближавшаяся дата возвращения дочери наложила на все суровую апокалипсическую печать. То, что подспудно дремало, отодвинутое на неопределенный срок, подступило и выложило на стол неоплаченные счета и просроченные векселя.

   Свешников серьезно поговорил с внучкой, строго-настрого предупредив о необходимости соблюдать максимальную осторожность и осмотрительность после возвращения матери. Девочка действительно очень сильно изменилась за эти месяцы, даже внешне. От обилия излитой  на нее  (в прямом к переносном смысле) любви и ласки, Наташа похорошела, расцвела, наполнилась сознанием ценности и прелести своего юного тела. У нее изменилась походка, жесты стали более женственными, по-кошачьи грациозными. Отпечаток чувственности и призыва плоти крепко легли на образ этой девочки. Она внимательно выслушивала и охотно соглашалась с дедом во всем, но сомнения не оставляли старого учителя.

  В первый же приезд Кругловых после  рокового письма, они с Юрой, оставив  девочек ласкаться и играть в гостиной, заперлись на кухне и долго обсуждали положение. Юрий успокаивал друга, как мог, и все его доводы были резонны, а покоя в сердце не приносили.

16 декабря пришла телеграмма из Москвы: Лена прилетела и выезжает домой поездом. 1о-го утром Наташа не пошла в школу - это было их последнее утро, после последней ночи, проведенной в  одной квартире, в одной постели. Игорю Сергеевичу казалось, что  он, и девочка должны как-то отметить это, каким-то каскадом безумных эмоций и ласк, но все было до удивления как всегда,  лишь грусть старика передалась и ребенку.

  Позавтракав и одевшись, чтоб ехать на вокзал, они коротали ожидание такси, усевшись на диване в привычной последней и прощальной близости.  Игорь Сергеевич держал Наташу на руках, приспустив ниже колен ее колготки с трусиками, одетые поверх теплые гамаши и,  отвернув подол темно-зеленого вязаного платья, нежно поглаживал испод слегка раздвинутых ляжечек, низ живота, мысок лобочка и, конечно же, складочку писи. В голове вертелась одна и та же мысль: Почему? Зачем? По какому праву у меня отнимут эту прелесть, это нежное трепетное существо, эту писечку, эта быстрые ладные теплые ножки, гладкий животик, маленькие ласковые губки, пуговку носика, который так приятно захватывать губами, вечно поражаясь: какое оно все настоящее, но маленькое, миниатюрное, игрушечное...

  Подошло такси. Водитель поднялся и позвонил, потом еще раз  видно спешил парень. Они почти ничего не говорили, ни дома, ни в машине, ни на перроне, а когда, замедляя бег, поплыли вагоны, Наташа напряглась, вытягивая шею, сжатую шарфом, и, бегая по окнам глазами, искала маму.

  -Мама..! - Ее крик и рывок маленькой руки из плена его ладони заставили Игоря Сергеевича вздрогнуть, ухнуло и заныло сердце. Свершается должное, думал он, глядя на удаляющуюся, спину и прыгающий помпон шапочки  Наташи.  

  Он поцеловал загорелое, но осунувшееся, похудевшее лицо дочери, сказал нужные в таких случаях слова, изобразил на лице все нужные, эмоции и пошел рядом, помогая нести чемодан, и, слушая как внутри перекатывается холодная страшная пустота.

Приехали сразу к нему. Все вещи, игрушки, бельишко девочки ждали заранее упакованные, готовые вернуться в родной дом, их хозяйку. Лена без конца расспрашивала и его, и дочь, которую не отпускала ни  на минуту и, даже обедала, держа ее на коленях.

А потом он проводил их до такси, долго-долго шел назад, в опустевшую, казалось выстуженную, лишившуюся своего маленького "сердечка" квартиру.

 

-21-

 

 

   Это была страшная и странная ночь. Первая за четыре месяца  проведенная в одиночку, без теплого маленького комочка под боком. Никто не толкал эго острым локотком под бок, или круглым коленом в пах, никто не забрасывал на его бедра откинутую во сне стройную голую ножку .... Игорь Сергеевич долго ворочался, прижимал к лицу Наташину подушку, почти потерявшую (словно она увезла его с собой)  неуловимый аромат девичьих волос.  Нашел в шкафу трусики, чулочки, комбинашки, купленные им или Кругловым, нюхал, лежа в постели, прижимал  к голому телу и плакал от бессилия что-либо изменить, вернуть. Он  почти не спал, лишь на рассвете, когда за окном уже слышались шаги спешащих на работу людей, учитель забылся в полудреме, пронизанной мучительной печально дрожащей на одной горькой ноте, струной-мыслью: Наточки больше нет с ним.

   Его разбудил телефон.  Было около десяти часов, за окном - позднее серое декабрьское утро, в голове  боль. Круглов прекрасно понимал состояние друга, долго не говорил и совершенно не успокаивал,  а просто сказал, что едет к нему с Санечкой. Звонил из автомата. Игорь Сергеевич поставил чайник, нашел в холодильнике водку и, не дожидаясь никого, сам выпил рюмку, потом еще?. Увы... Причина  "похмелья" была не в этом.

   Юрий зашел на минутку. Крепко пожал руку и с чувством заглянул в глаза. Этот взгляд сказал в сотню раз больше, чем любые слова, Свешников понял, что он не одинок в своем горе. А вдвоем - это уже не горе, а беда, проблема, неприятность... что угодно, но не горе. Горюют только одиночки.

  - Игорь, сейчас остаться не могу. Пойми - дела срочные, но к половине третьего заеду, тогда посидим, покалякаем...

  Он распрощался, оставив Свешникова с дочкой. Сняв с девочки шубку, Игорь Сергеевич обнаружил, что она в школьной форме, вся кругленькая от обилия теплой одежды - декабрь выдался морозный.

 - Тебя папка прямо из школы забрал?

 - Ага, прямо с урока...

 - А что сказал?     

 - Ничего! - она удивленно пожала плечами. - А правда, что Наташа с Вами не живет больше?

 -Правда.  Ее мама вернулась вчера, да ты и сама ведь знаешь.

 - Я думала,  может останется.

 Игорь Сергеевич ничего ей не ответил, вздохнул, ласково потрепал волосенки и повел девочку в гостиную.

 - Ну, иди ко мне, моя маленькая, ласковая спасительница! Мой прелестный лесной эльф!  - Саша тихонько засмеялась его необычному, грустно - поэтическому тону.

 - Сколько же на тебе всего надето! С ума можно сойти! - шутливо ворчал учитель, стаскивая по ее ножкам гамаши, теплые колготки, а следом тонкие.

  -Нет, так мы не справимся! Садись-ка на диван... Саша села и полуооткинулась на локти, отдавая дяде Игорю свои запутанные, полу оголенные ножки. Под платьем белья оказалось не меньше. Наконец,  на девочке остались только беленькие в цветочках трусики. Игорю Сергеевичу раздеваться было не надо: с утра он лишь накинул халат на голое тело и теперь, распахнув его, усадил малышку на колени.

 - А трусики? - удивилась Саша.

 -А трусики пусть будут. Ну что это, все время без них, да без них. Давай теперь в штанишках попробуем, а?

 - Давай! - охотно согласилась девочка, чуя какую-то новую выдумку. Загадочно улыбаясь, Игорь Сергеевич внимательно оглядел сидящую верхом лицом к нему девочку:  ее глазенкам сияли горяченьким  интересом  под густой русой чёлкой. Остальной волос был аккуратно зачесан назад и схвачен резинкой с бантиком в длинный хвост. Осторожненько, чтоб не дернуть и не причинить малышке боли, он освободил волосы, и они водопадом чистого шелка рассыпались по спине. Мужчина игрался пальцами с этими длинными невесомыми прядями, перекинул часть их на грудь, поднес к лицу и вдохнул знакомый пьянящий аромат.

 - Сашенька, а ты никогда с папой, или сама не пробовала играть,  чтобы кончать, не дотрагиваясь до писи? - Нет, ни когда...

 - Давай попробуем? Я буду ласкать тебя везде-везде, где  тебе приятно, а ты думай о чем-нибудь таком... Ладно?

 -Ладно!

 И они начали странную, мучительно-сладкую игру, выискивая на теле девочки те местечки, от прикосновений  и щекотки которых наслаждение по капельке стекало к низу живота, нежным зудом отдавалось в маленьком лоне, скапливалось там, увлажняя губки  и щелку. Вот дядя Игорь, чуть касаясь подушечками пальцев, пробегает по шейке, груди, пупырышкам сосочков (тут же окрепших и заострившихся) и вниз по животику, до самой резинки штанишек. Вторая рука проделывает тот же путь по спине. Приняв правила игры, девочка терпеливо переносит щекотку, и лишь вздрагивает, словно лошадка, да иногда вырвется полу проглоченный смешок. А чуткие как у слепца пальцы ощупывают детское личико, трогают прикрытые дрожащие  веки, кнопку носика, пухлые губки, мягкий клинышек подбородка, щечки.. И снова их путь лежит вниз, к чуткому животику, к гладенькой внутренней стороне бедер, полностью открытых маленькими трусиками. Он проверяет, едва касаясь, насколько увлажнились между ног штанишки, - она уже мокренькие! Маленький бугорок  набух нестерпимым желанием, истекает смазочкой. Санечке уже невмоготу, и она инстинктивно подается низом живота, стремясь прижаться писей к его пальцам. Но дядя убирает руку, и снова начинается медленная пытка.

   Его самого безумно возбуждает эта игра. Мучая девочку, не давая  ей изойти, только увеличивая это желание, он наливается тугой плотью до помутнения разума. Игорь Сергеевич бросается крепко и жадно целовать детский рот, впивается тугим засосом в шейку, метит жгучими синячками грудь, лижет сосочки. Потом перекладывает едва живую, дрожащую от страсти малышку на диван и прижимается лицом к горячим, но покрытым нервно-ознобными пупырышками гусиной кожи бедрам. Он целует и облизывает ее ножки снизу до верху, щекочет языком в самом верху, в самом нежном и чувствительном месте, вдыхая  призывный влажный аромат девичьего паха. На трусиках, между ножек, уже заметное мокрое пятно, а девочка нетерпеливо ерзает под ним, двигает животиком, стонет жалобно, просительно... Игорь Сергеевич сам не в силах больше терпеть и сдерживаться:  ему безумно хочется видеть последний предел ее наготы. Учитель быстро стягивает с предупредительно поднятых ножек штанишки, роняет их на пол, а Санечка тут же раскидывает коленки,  да так  широко, что щелка писи раскрывается маленьким розовым кружочком, в котором влажно поблескивают от смазочки два дивных, нежных лепесточка. Они  тоже раскрылись, являя  взору мужчины тесный глазок влагалища. Не в силах дождаться, когда же дядя Игорь начнет, девочка сама тянет туда руку, но он перехватывает, не пускает и наклоняется к писе.  В нескольких  миллиметрах от этого поразительного гибрида ароматного цветка и сочного плода он останавливается и щекочет своим дыханием, чуть отстраняется, предупреждая ее попытки придвинуться, прижаться писей к лицу, а потом начинает обводить, языком вокруг этого воспаленного страстью местечка, вызывая еще больший зуд и уже не стоны, а вскрики, полные мольбы и желания. "Палач" неумолим.  Его маленькая жертва измучена: ей очень-очень хочется, она всхлипывает, дрожит, ее писечка истекает и тоже подрагивает, ощетинившись палочкой клитора - маленького девчачьего членика, восставшего, высунувшего свою отзывчивую головку. Он все лижет и лижет пухлые внешние губки  и лишь иногда быстрым движением языка снимает в самом низу щелки сладкую каплю набежавшей влаги. Но и этого мало, Игорь Сергеевич поднимает повыше ножки, раздвигает ягодички и принимается лизать и щекотать тугим кончиком языка дырочку попы. Она пахнет писей от натекшей туда смазки. И покрывало под девочкой мокрое, и ее ягодицы, а от них и его щека. Указательный палец мужчины скользко и туго вонзается в детский задик, а начинает быстро двигаться туда-сюда, а его губы крепкими засосом впиваются в ляжечки, лобочек, животик. Она, сладко и радостно вскрикнув, напрягается и начинает спускать, дрожа животом и ритмично стискивая его палец в своей попке.  Оргазм длинный и обильный. Из влагалища течет на его руку, его член напряжен у последней границы счастья, и  быстро переместившись, учитель несколькими движениями руки выпускает густой поток семени прямо на ее писю, заливает живот и грудь. Теперь можно! И он жадно вбирает в широко открытый рот всю писечку, присасывается к ней, глотая свое и ее, вталкивая язык в самое лоно, еще дергающееся, спускающее. Оргазм продолжается очень долго и медленно затухает вместе с ее счастливыми вздохами и всхлипами.

    Игорь Сергеевич выпускает изо рта ее маленький размякший бугорок. Целует напоследок воспаленные губки, трогает языком клитор и, поднимаясь вверх, размазывая губами и щеками свое семя, слизывая  его, он покрывает поцелуями все ее горячее податливое тельце до самого подбородка, а потом прижимается скользкими от спермы губами  к приоткрытому, жарко дышащему детскому ротику. Целуя свою милую Сашеньку, учитель по груди  и животу  возвращается к лобку  рукой, поглаживает, ласкает ее влажную, все еще  распахнутую плоть, баюкая и, в тоже время, будя новый прилив сладенького желания, цепляя к чудному концу  не менее замечательное начало. Умостившись поудобней, головой к ногам девочки, Игорь Сергеевич, словно любопытный мальчишка, принялся забавляться с никогда не надоедающей любимой игрушкой. Он разглядывал, растягивал губки, трогал все-все, пытался губами ухватить только один крохотный лепесток. Его член попал в плен маленьких пальчиков и умелых губок. Минут через десять ласковые совместные усилия наградили мужчину и девочку почти одновременным оргазмом. Игорь Сергеевич спустил в жадно сосущий ротик, и тут же, словно глоток его семени дал малышке новые силы, она задрожала всем тельцем, и из вульвочки потекло на трепещущий, торопливо слизывающий все до капельки язык.

Они немножко отдохнули. Шел первый час, до приезда Юрия еще было время, и Свешников пошел  набирать ванну. Как ни приятен был его сердцу запах всех этих выделений, но перепачканную девчушку следовало выкупать. Да и сама Санечка - известная чистюля, старалась после каждого оргазма,  если не засыпала, сбегать в ванную и подмыть свою промежность. Когда Игорь Сергеевич вернулся в комнату, девочка уже сидела на диване сложив ступни, раскинув коленки, и наклонив голову, заглядывала себе между ножек. Услышав, его она подняла лицо, плавным жестом отвела назад рассыпавшиеся, слегка слипшиеся от пота волосы и улыбнулась смущенно вопросительно. Свешникова всегда пленяла и поражала эта ее манера: в самой, казалось бы, бесстыжей и развратно-разнузданной ситуации оставаться скромной, простой, послушной девочкой, с ангельски невинным взглядом. Он сел рядом, обнял ее за плечи и поцеловал в висок.

  -Тебе понравилось?

Санечка сложила и поджала ножки, кивнула, потерлась щекой о его плечо.

 - Вот и славненько! А то я боялся, ты обидишься, что так долго тебя мучил....

 - Ну, я же сама согласилась.

 - Оп - ля! - он подхватил девочку на руки и понес в ванную.

 Они прекрасно поместились вдвоем и долго лежали, блаженствуя, почти не шевелясь. Откисали,  как говорила Санечка. Попочка малышки уютно покоилась на его ладонях, и он легонько покачивал невесомое в воде тельце, а ее лениво вытянутая ножка копошилась в его пахе, пытаясь ухватить пальчиками кожицу на мошонке.

  - Дядя  Игорь,  ведь Наташа  может, как и я приходить заниматься рисованием. И Оля своей маме так говорит, - она мне рассказывала. А ведь малышка права, - подумал Свешников.  Хоть и рисует внучка неважнецки, но важен повод, а нарисовать я и сам могу!

  - Сашок, ты гений! - он прямо в воде сгреб девочку, в охапку, награждая поцелуями. Они забарахтались и под веселый Санин визг, окунулись.

  -Фу! Волосы намочили. Теперь надо голову мыть!

В ход пошел шампунь, потом мягкая губка, потом была установлена дощечка, на которую, расставив ножки, уселась девочка. Капнув на ладонь карамельно-душистой детской  шампуньки, Игорь Сергеевич осторожно намылил ей пах, и стал пальчиком обводить все закоулочки нежной горяченькой писечки. Когда дело дошло до попки, Саша попросила его засунуть туда палец, и он немножко посношал ее, одновременно прижимая массирующий большой палец к писе. Малышку разбирало все больше. Обмывали писю  из спринцовки. Раздвигая одной рукой губки, он метил тонкой тугой струйкой в клитор, и попадая, вызывал сладкий радостный вскрик девочки. Саня потребовала, чтоб он тоже сел и взял ее на ручки. Так они и поступили. Усевшись верхом к нему лицом, она тем же детским шампунем намылила член, яички, бритый лобок и снова себе между ножек. Придвинувшись ближе, девочка обхватила головку уже чуть набухшего члена четырьмя пальчиками, а пятый (большой) оттопырила и осторожно ввела в свое маленькое лоно. Ее ручка быстро задвигалась, онанируя одновременно и себя и мужчину. Такого способа Игорь Сергеевич еще не знал и был приятно удивлен новой выдумке. Помогая Санечке, он нащупал бугорок клитора, а она второй ручкой игралась с его поджавшейся мошонкой. Рука девочки, почувствовав момент семяизвержения, крепко прижала головку члена к своей писечке, прямо между растянутыми лепесточками, к дырочке влагалища, чтобы капли спермы попали и в нее. Едва Саня отпустила член, Игорь Сергеевич опять вставил палец ей в попку, а она себе в писю  свой самый длинный, средний. Их, пальцы задвигались, то и дело соприкасаясь внутри сквозь тонкую перегородку. Горяченькие короткие вздохи - вскрики девочки завершились длинным протяжным облегченным стоном.

   Они снова сели в воду. Саня откинулась спиной на грудь мужчины, легла головкой, щекоча мокрыми прядями лицо, а он, ленивый, пересыщенный, неторопливо игрался пальцами с писечкой, трогая и обводя пальцами другой руки пупырышки сосков. В жаркой истоме, в приятном утомлении накатывала, полудрема, и уже ничего не хотелось - только бы лежать вот так, чувствовать опавшим членом мягкие детские ягодички и, обнимая невесомое теплое тельце, трогать и трогать писечку.

 

-22-

 

    Когда вернулся Юрий, он открыл дверь своим ключом,  утомленные любовники еще плавали в остывающей ванне.

-  Ку-ку! Э! Да вы тут никак уснули, мои милые! - Он наклонился и заглянул в лицо дочки, а та специально зажмурилась, изображая сон, но не выдержала и расползлась довольной улыбочкой, прыснула смешком, задвигалась, протягивая папе руки. Юрий извлек свою мокрую доченьку, усадил на край ванны и укутал большим теплым полотенцем, одновременно вороша и

вытирая волосы.

- Как время провели?

- Ууу! - послышалось приглашенное полотенцем и руками отца восклицание девочки.

- А вас, сударь, тоже на руках выносить, или силы еще остались?

-Ох, ради бога, Юра! Я уж сам попробую...

У Круглова было отменное настроение, да и Свешников, окрыленный идеей, подсказанной Санечкой, чувствовал себя уже не таким потерянным. Юра унес девочку в спальню и уложил подремать. Мужчины сели на кухне и задымили. Игорь Сергеевич рассказал ему все.

- Значит у тебя теперь, Игорь, целый кружок рисования будет?

- Значит кружок...

- А Саня, Ната и Оля - это члены кружка, а точнее - кружки твоего члена? Они засмеялись

-Нет, Юра, кружок пока только один, у  Олечки, а остальные - дырочки моих пальцев и языка. Так точнее будет.

-Ничего, скоро подрастут.

   Потом они долго и подробно обсуждали план "операции" по возвращению Наташи. Уточнив и, согласовав все детали, "полководцы" назначили срок на следующей неделе.

В пятницу Свешников сходил в школу, где училась внучка, нашел ее и обо всем переговорил. Малышка так трогательно потянулась, увидев деда, так жалобно смотрела, а потом радостно соглашалась и восторгалась их выдумке, что Игорь Сергеевич понял - откладывать нельзя, иначе быть беде.  Ната сказала, что в благодарность за идею, поцелует Саню в писю восемьсот миллионов раз.

 - Деда, забери меня с уроков, а? Придумай что-нибудь, и поедем к тебе домой.

 - Ната, милая! - он смог только крепко пожать ручку. Они стояли в шумном школьном коридоре, мимо проносились мальчишки, чинно шествовали старшеклассницы, а девчонки помельче - жались к подоконникам, то, вспрыгивая, то, сползая с них своими аппетитно-кругленькими попками. Наметанный глаз учителя тут же подмечал самых-самых, с которыми уже хотелось...

Отговорить Наташу от этой затеи стоило большого труда. Она проводила деда до двери и даже выскочила на крыльцо, чтобы  махнуть рукой на прощание, но, зябко ежась, быстро убежала с мороза внутрь.

  Подготовив таким образом "поле боя" Игорь Сергеевич стал ждать, благо было, кому скрасить одиночество. В тот же день после школы забежала Олечка. Целуя в прихожей ее холодные щечки, носик и горяченькие губки, учитель тут же, нетерпеливо ищущей рукой, лез сквозь все резинки к благословенной наготе упругой попки, в уютное тепло влажного паха. Сжимая в объятиях даже, не снявшую пальто и шапку девочку, он уже тер ее отзывчивую, ждущую ласки писечку.

  - Ой, дядя Игорь, дайте, я хоть пальто сниму! - смеялась Олечка, охотно уступая и не противясь его горячему чувственному напору.

  - Ни в коем случае! - Голос мужчины возбужденно подрагивает в предчувствии новой увлекательной игры с послушной пленительной детской плотью.

   Присев на корточки Игорь Сергеевич стягивает разом все, что одето на ней ниже пояса, до колен, дергает молнии, снимает полусапожки, освобождает ее ступни и снова обувает сапожки на босую ногу. Оля приседает и подбирает комок своего белья, а он ведет ее к большому зеркалу.

   Она переводит взгляд с учителя на свое отражение:  так странно видеть девочку одетой в зимнее пальто, шапку, с шарфом на шее и теплыми сапогами на голых ножках. Затаив дыхание, Олечка следит через зеркало как дядя Игорь, присев на корточки, гладит ей ноги, поднимаясь, все выше, задирает непослушно грубую ткань пальто и подол школьного платья, обнажает бедра до самого верха. Он тоже смотрит в зеркало на свои трогающие писю, ее белые губки, пальцы.  Вдруг он бросает подол, встает и быстро раздевается донага, берет одетую и в то же время - голую девочку за ручку и, как маленькую, ведет в спальню. Оля садится на край постели и хочет лечь, но он останавливает ее.

  - Нет, не так! Встань-ка... - Повернув Олю к себе задом и заставив наклониться, учитель откидывает на спину пальто и платье, задирает повыше майку, потом, отойдя, та два шага, любуется открывшимся зрелищем.

   Она стоит, уперев руки в кровать, чуть раздвинув свои длинные стройные ножки, а вверху виднеется  немного приоткрытый бутончик писи. Игорь Сергеевич возвращается, встает на колени  перед этим "алтарем любви" и гладит руками,  целует ляжки, попочку, уютные подколенные впадинки. Склоняясь еще ниже, целует икры - до самых сапожек. Потом осторожно раздвигает булочки - ягодиц и кончиком языка трогает, щекочет коричневато - розовую звездочку ануса. Продолжая растягивать попочку, он большими, пальцами приоткрывает шире писю девочки и нежно-нежно, как и полагается целовать маленьких девочек в губы, целует эти другие, не менее чудесные губки. Вобрав в рот нежный' сочный бугорок, учитель поглаживает  ножки девочки снизу до верху и сосет, сосет из нее сладкий сок налетающего желания. Плоть мужчины возбуждена и тверда как камень, она туго и скользко входит в расцелованное детское лоно. Оля сладко ахает, выгибается и начинает двигаться навстречу дяде Игорю, через несколько минут, в ее маленькую маточку устремляется густой поток семени. Она слышит эти судорожные толчки своим нутром и тут же начинает кончать сама, ритмично тиская своей, бьющейся в оргазме писечкой уже лишившийся прочности, слегка поддающийся этим нажатиям член. Они разделяются.  Из писи по ножкам девочки стекает их влага. Олечка ослаблено падает на постель. Ей жарко. Пальчики дергают пуговицы, тянут шарф. Он помогает освободиться от пальто, платья, сдергивает маечку, прижимает влажно горячее тельце к кровати и в упоении целует болезненные нарывы едва припухших грудок.

Игорь Сергеевич не может насытиться своей любимой ученицей! Облизав ее ножки, по-прежнему обутые, высосав из писи весь сок, он снова вонзается в  едва остывшее лоно...

Когда волна страсти откатилась, оставив на смятой постели их слившиеся, в объятии тела, гладя волосы и целуя влажное, бледное, прохладное личико, Игорь Сергеевич прошептал:

  - Оленька, милая, я так хочу, чтобы ты  родила от меня ребеночка... Девочку. Крохотную такую малышку, похожую на тебя...

 Она в ответ ткнулась носом ему в шею и крепенько прижалась, обнимая и закидывая ножку на бедро, чтобы притиснуться влажной горячей ранкой писи к ноге мужчины.

Так, не выпуская друг друга из тесного плена, они и засыпают, утомленные, счастливые - пожилой, седой мужчина и юная хрупкая девочка, соединенные мудрым капризом великой любви.

 

-23-

 

    Все, задуманное двумя мужчинами, удалось самым лучшим образом. В понедельник Свешников позвонил дочери и попросил ее приехать за якобы забытыми вещами Наташи, потом он сообщил Юрию время, когда Лена будет у него. Отец и дочь чаевничали, и в этот момент, будто бы нечаянно, появился Юрий. Он передал Игорю Сергеевичу деньги за "уроки", присел к столу. Завязался разговор, в ходе которого выяснилось, что Наташа преуспела по художественной части, и ей следует продолжить занятия. Купленная на эту уловку женщина, видевшая, что отцу платят деньги (и немалые), конечно же, согласилась разнообразить эстетическое воспитание дочки, тем более даром...

   Юрий ушел ждать в машине, а когда Лена уехала, примчался назад сияющий, шумно-радостный, с бутылкой коньяка. "Победители" устроили пир и, истощив запасы Свешникова, назюзюкались до пения застольных песен. В таком виде их и застала, пришедшая по обыкновению на "урок", Оленька. Она привела с  собой Санечку, за которой почему-то не заехал папка.

  - У-у! Вреднючие! Мое вино уже пьют! - беззлобно возмутилась Саня, увидев на столе початое сухое.

   Она и Оля улыбались - До того смешно было видеть пьяно-счастливые лица мужчин, плавающие в густом дыму прокуренной кухни.

   Девочки скинули в прихожей верхнюю одежду, и ушли в комнаты, а двое гуляк кое-как убрали и проветрили помещение. Когда они зашли в зал, Оля сидела в кресле совершенно одетая: форменное платье (только фартучек белый сняла), на ногах - серые колготы, зато Санечка уже разбросала по дивану свои вещички и трудилась, стягивая с ножки последние, тонкие белые колготки вместе с трусиками. Оказавшись совершенно голенькой, девочка с визгом какой-то щенячьей радости, бросилась и повисла на шее у пьяного папки, который, легко подхватив, усадил дочку на одной руке. Оленька еще стеснялась немножко дяди Юры, с  которым познакомилась совсем недавно, но это стеснение распространялось только на самое начало игры.  А потом, разгоряченная, любимым учителем, она не замечала, чьи руки ласкают ее, тело, чьи губы целуют лоно. Только полного контакта с дядей Юрой у девочки не было - она потихоньку попросила об этом Свешникова, хотя все остальное в пылу игры и любовной схватки вчетвером, а то и впятером, допускалось...

Игорь Сергеевич протянул руку, помог Оле встать, обнял за талию и повел к дивану, где уже папа ласкал свою дочурку, держа ее на коленях. Усадив на  руки Олю так, чтобы девочки оказались лицом друг к дружке, учитель стал целовать, ласкать и раздевать ее на глазах Сани и Юры. Олечка немного смущалась, и это придавало особую прелесть всей процедуре. Круглов забрался пальцем в уже мокренькую писечку дочки и медленно, осторожно сношал ее, целуя, чтобы не мешать смотреть, в шейку, плечики, тыкался лицом в волнистый шелк распущенных светло-русых волос. Игорь Сергеевич снял с Оли платье, приспустил колготки на щиколотки, а трусики  до колен, потом задрал подмышки маечку, словно демонстрируя своим друзьям-зрителям неразвитые, едва припухшие грудки двенадцатилетней девочки. Санечка следила за ними широко распахнутыми блестящими глазенками и медленно покачивалась, нанизываясь писечкой на папин палец. Поигравшись с сосками, заставив их напрячься, острыми клювиками, учитель освободил ножки от колготок и трусиков, широко развел коленки и растянул пальцами бутончик. Целуя Олю в губы, шею, щеки, глаза, он просто держал ее писю раскрытой, показывая Юре и Сане во всей красе свое бесценное сокровище.  Уже сомлевшая девочка, прикрыв глазки, медленно поворачивала, подставляя поцелуям, разрумянившееся личико и чувственно вздрагивала голым животиком. На глазах у отца и дочери, открытое им лоно, медленно набухало влагой, наливалось горячей кровью и подступившей смазочкой. Распухший член Юрия поднялся между ножек его девочки, и показал свою непокорную красную голову. Убрав палец из Сашиной писи, отец прижал к нежным лепесткам головку члена, не отводя при этом глаз от прелестной, уже готовой принять мужчину, писечки, дырочку влагалища которой нежно обводил палец Игоря.

   Сняв с колен и поставив рядом размякшую от ласки Оленьку, Игорь Сергеевич встал и быстро начал раздеваться. Оля, ждала его, переводя замутившийся взгляд с учителя на свою голенькую подружку и мощный член ее папы целующийся, с крохотными губками детской писи. Вдруг Юрий встал, и, держа дочку под попку, приподнял ее, широко разведя худенькие бедра. Он шагнул к Оле и, словно чашу с драгоценным напитком, поднес к ее лицу пах своей доченьки. Девочка медленным жестом убрала со щеки прядь волос за ушко и с  трогательной покорностью, словно принимая от мамы вечернюю чашку молока, коснулась губами приоткрытой писи. Один, два, три поцелуйчика... И вот уже губы жадно охватывают, сосут маленькую Сашу, которая, запрокинув личико, отдает папе ротик для долгого-долгого, как вся её будущая жизнь, поцелуя.

   Уже голый, Игорь Сергеевич обнимает, гладит Олины плечи, скользит ладонью по гибкой спине, поглаживает, словно взвешивая, снизу попочку и, пробравшись между ягодичек, указательным пальцем входит в горячее, тугое, скользкое лоно девочки. Он потихоньку сношает ее, в то же время вставляет пальчик другой руки в попочку другой девочки и ковыряется там, потом, дрожа от похоти, трогает лицо сосущей девочки и ляжечки ее маленькой подружки. Члены обоих мужчин напряжены - им необходима разрядка, но возбуждающая всех игра продолжается.

   Наконец, напоив Олю Сашиными соками, Юра садится на диван, а учитель наклоняет покорную девочку так, что ее лицо оказывается рядом с торчащим членом Круглова. Уперев руки в постель, она заглядывает между своих чуть расставленных ножек, как дядя Игорь вводит в нее толстое, упругое, распирающее нутро, но такое приятное орудие. Сладко застонав, Оля прикрывает глазки и тут  же получает в ротик второй член.  Убедившись, что она сосет, Юра откидывается на спину, разворачивает Санечку и усаживает ее писей на свое лицо, потом ставит на четвереньки и начинает вылизывать обе дырочки. Млея от наслаждения, малышка вблизи разглядывает сосущую  член подругу, трогает ручкой ее губы, ввалившиеся щечки, сопящий носик. Саня слушает, обмирая от восторга, как папин язык пробегает по ее щелочке, потом тыкается  в дырочку попки, потом  снова в писю и, наконец, губы охватывают и сильно, почти больно (но какая это сладкая боль!) всасывают в рот ее бутончик, слегка покусывают горяченький бугорочек и отпускают, чтоб тут же кончик языка смог воткнуться в дырочку влагалища. Девочка в бессильном изнеможении опускается щечкой на колючий, бритый папин лобок и, помогая Оленьке, целует и покусывает член у основания, пытается поцеловать и Олино личико.

   Дядя Игорь сношает Олю очень медленно, растягивая всем удовольствие. Мужчины слегка пьяны, и их эрекция сильна, а оргазм отдалился вдвое от обычного. И Саша, и Оля успевают спустить дважды, пока мужчины, почти одновременно не выкидывают семя в лоно и ротик девочки.

Санечка быстренько перебирается к заду подружки, соскочив для этого с дивана, чтобы посмотреть, как дядя Игорь вытащит член. Как только плоть мужчины покинула влагалище девочки, малышка жадно припадает губами к открытой ране, сосет сладкий сок и вкладывает язычок в самую дырочку - ей хочется, чтоб, закрываясь, Олина пися сдавила, его.

   Утомленные дети опускаются на диван. Старшенькой досталось больше, и она безвольно и вяло отвечает на ласки шустрой малышки. - Оля, а дай мне сисю? -  просит Саня. Девочка улыбается в ответ, садится поудобней, а подружка устраивается бочкой к ней,  наподобие младенчика. Когда маленький жадный, сосущий ротик охватывает пуговку сосочка, на Олином лице появляется какое-то странное блаженное выражение и почти материнская улыбка. Она ласково гладит свою "дочку" по головке и придерживает другой рукой, словно девочка куклу. Чмокая, Саня выпускает сосок

  - Оль, поделай мне пальчиком... - и снова присасывается к чуть припухшей от ее зубов и губок грудке. Когда палец проник в писю, Сашенька сладенько выгнулась и потянулась тискать ручкой другую грудку.

  Сначала мужчины только с умилением наблюдали за игрой детей, а потом подключились к ней, Игорь Сергеевич гладил Сашины ножки, а Юра целовал и сношал пальчиком Оленьку. Заласканная девочка снова переполнилась желанием,  Юрин палец легко и скользко двигался в обильно смоченной трубочке влагалища, а его член трепетал от желания попасть туда же.

  Санечка освободилась из объятий подруги, посмотрела, на отца, на Олю и вдруг, склонившись к самому ее лицу, зашептала:

  - Оленька, миленькая, ну пусть папа тебя потрахает! Мне так посмотреть хочется! Ну, пожалуйста...

   Девочка ничего не ответила, только повернула лицо к дяде Игорю, а он кивнул и ласково улыбнулся.  Юрий тут же переложил ее покорное тельце поудобней и приблизился, удерживая одной рукой на весу свое тело. - Нет, нет! Дай я, пап? - Саша резво подползла на коленках и, взяв у основания напряженный  папин член, приставила головку между напряженных не меньше маленьких губок. Юра медлил, а Саня, словно дразня, водила членом по писе, потом вернула его к дырочке и потянула отца за "хобот", приглашая войти поскорей.

   И вот мужчина и девочка соединились. Юра двигался бережно, осторожно, погружаясь не больше чем на треть. Его лицо сияло счастьем и блаженством, а свободная рука (одной он опирался о постель) порхала над остренькими сосочками, то ли гладя их, то ли щекоча ими свою ладонь. Дочка восторженно следила, как толстый папин член раздирает, выворачивает эластичную упругость растянутых в кольцо детских губ. Она стояла на четвереньках, приблизив лицо, и оттопырив вверх попочку, а дядя Игорь, тоже любуясь зрелищем акта, сношал ее пальцем то в писю, то в попу.

Продолжая осторожными толчками входить в девочку, Юра повернул  голову, взглянул в глаза Свешникову, потом посмотрел на его торчащий член и, приглашая, кивнул, почмокав губами. Игорь Сергеевич не сразу сообразил, а потом понял, чего от него хочет друг. Он перешагнул на коленях через Олину голову, и моментально его плоть попала в сладкий плен умелого мужского рта. Отдаваясь неимоверному наслаждению  губ и языка Юрия, он,  в то же время, слышал, как жарко в самую его попу дышит девочка, а ее горячий быстрый язычок пробегает между ягодиц. Он завел назад руки и растянул себе ягодицы. Кончик 0линого язычка тут  же прижался, щекоча и проникая в самую дырочку. Такого старому учителю за свою долгую жизнь испытывать еще не приходилось. Он застонал от наслаждения, дико замотал головой и тут его взгляд наткнулся на забытую всеми Санечку. Пораженная невиданным зрелищем, малышка стояла на широко расставленных коленях, напряженно вытянувшись, распахнув глаза и быстро, нетерпеливо натирала обеими ручками себе между ножек. Ее ротик приоткрылся, а в глазах горело такое желание, что дяде Игорю стало ее даже жалко.  Но его член уже  сладко ныл и подрагивал в предчувствии оргазма,  ляжки щекотали острые сосочки, в попке ковырялся то язычок, то  пальчик. Он спустил все семя в жадно глотающий рот мужчины и, потеряв над собой контроль, чуть ли не сел на лицо девочки. А Юрий так и не отпустил его член, продолжая посасывать и обводить  языком вялую головку. В то же время он продолжал сношать почти потерявшую сознание и давно достигшую оргазма девочку. Казалось, что он никогда не кончит. Едва член Игоря опять окреп, Юра вытолкнул его изо рта, а Игорь Сергеевич тут же слез, боясь, что задушит Оленьку. Неожиданно Круглов быстро перевернулся, закидывая бесчувственное тело девочки на себя.  Оленька даже не подняла голову и лежала, уткнувшись  лицом, куда то в плечо мужчины. Ее скользко блестящая попка  ритмично приподнималась в такт движениям Юрия. Игорь Сергеевич заворожено смотрел, как толстый красный член толчками входит, покачивая хрупкое детское тело, вонзается, более чем на две трети длины,  и выходит из него, оттягивая за собой  тугое кольцо слегка покрасневших внешние губок. Пальцы Юрия легли на "булочки" девчачьей попки и растянули ее посильней, так, что дырочка ануса призывно открылась для члена учителя. Почему-то вспомнился тот мальчик  Вова и незабываемое ощущение проникновения в детскую попочку. Задик, девочки был влажен и горяч, член не то чтоб скользнул, но довольно легко, с приятной упругостью преодолел сопротивление внешнего колечка и проник в тесную, охватывающую плоть глубину. Все получилось так просто от того, видимо, что Оленька уже не понимала где она и что с ней происходит.

   Вдруг две тонкие детские ручки, охватив его за бедра, потащили, отрывая от Олиной попочки. Игорь Сергеевич обернулся и увидел Саню. В глазах девочки прыгали нетерпеливые сумасшедшинки, губки дрожали, а ножки танцевали в жгучем желании.

  - Дядя Игорь, миленький, засуньте мне в писю! и так хочу...

Он протянул руку, чтоб вставить ей пальчик, но Санечка неожиданно отстранилась. 

 -Нет, не пальчик...

  Он оглянулся на занятого бесконечным актом Юрия и решительно опрокинул девчушку рядом на диван. Она тут же подняла раскинутые ножки, но он молча сложил их и сел на  почти верхом на ее грудь. Приподняв головку ребенка, учитель дал ей в ротик.

  -Пососи, обслюнявь его хорошенечко, - шепнул он Сане, и та добросовестно принялась чмокать, напуская  в рот побольше слюны.

   Сумасшествие переходило все границы. Заведя назад руку, Свешников коснулся пальцами, проверяя, скользко-влажного паха девочки, потом отобрал у нее член. Малышка тут же проворно выползла из-под него и опять подставила отдающуюся писечку. У Сашеньки не было целочки: папа с ранних лет проложил туда дорожку пальцем, и теперь, прежде чем погрузить в лоно девочки член, учитель проверил ее, введя сразу два пальца.

   Все произошло благополучно. Пися девочки была чудесно маленькая, тугая, но до умопомрачения уютная и скользко-горяченькая. Свешников даже удивился, почему Юра раньше не сношался с дочкой. Эта девятилетняя девчушка была просто бесподобна! Она уже вошла во вкус, совершенно не чувствовала, никакой боли и только сладенько постанывала, закатывая глазки.

Юрий прекратил качать на себе вялое Олино тело. До него наконец-то дошло, что малышка лишилась чувств. Он осторожно снял девочку и уложил рядом. Оля застонала и плотно скрестила ножки, переворачиваясь на бок. Круглов так и не кончил. Его огромный, посиневший член торчал колом. С напряженным интересом и даже завистью в глазах, Юрий смотрел, как трахают его девочку, а потом вдруг попросил Игоря пересадить Сашу на колени. Свешников сгреб легкое тельце и умудрился, не вынув члена сесть, держа девочку лицом к себе. Юра встал рядом и,  ласково погладив личико дочери, поднес головку члена к ее губам. Санечка засосала, покачиваясь на упругом члене дяди Игоря, на его широких ласковых ладонях.  Она взяла папин член ручкой и водила им себе по лицу, потом снова целовала, брала в ротик и продолжала сосать. Игорь Сергеевич переводил взгляд с промежности малышки на ее лицо и млел от наслаждения.

   Наконец Юра кончил в рот дочки. Саня отсасывала папину сперму, быстро глотала ее,  но не успевала вобрать в себя все. С уголка рта по подбородку покатилась светлая тягучая струйка. Напившись, девочка сама начала кончать, ритмично и даже немного больно, тиская член мужчины. Этот тройной  оргазм увенчался тугой струёй семени, выброшенной в лоно девочки. Игорь Сергеевич покосился на Оленьку. Девочка уже очухалась, и вяло ответила на его ободряющую счастливую улыбку.

   Долгая игра, а продолжалась она часа два, утомила и насытила всех. Девочки ушли в ванную, а мужчины вернулись в выстуженную пахнущую морозом кухню. За окном смеркалось, но свет не зажигали, молча курили, и  допивали холодное сухое вино, а из ванной слышался плеск воды, приглушенные обсуждающие что-то голоса и веселый детский  смех.

 

24-

 

   Наташа стала ходить на занятия в те же дни, что и Санечка. Оля бывала почти ежедневно, и жизнь казалась Игорю Сергеевичу прекрасной. Прошел Новый Год. Он встретил его у дочери, лишний раз, убедившись, что Лена ничего не подозревает. Прошли каникулы. В школе началась самая длинная третья четверть.

   Лена позвонила неожиданно во второй половине дня, была очень взволнована и сказала, что сейчас приедет.  Игорь Сергеевич был с Олей. Узнав, в чем дело, девочка засобиралась и быстренько убежала домой. Он навел кое-какой порядок, проверил,  нет ли чего подозрительного на виду, и стал  ждать, мучаясь неизвестностью.

Дочь выглядела усталой и какой-то замученной. Она села на кухне, не снимая пальто и закурила, чего раньше Свешников за ней не замечал.

  -  Папа, ты не обратил внимания, не наблюдал за Наташей ничего подозрительного?

  -Да вроде нет. А что случилось собственно?

  - Я была недавно в школе, говорила с учительницей, та пожаловалась, что Наташа стала очень плохо заниматься, ничего не учит, дерзит. Но, самое ужасное,  она стала заниматься онанизмом, причем прямо на уроках! Это черт знает что! - Лена опустила лицо, сигарета подрагивала между пальцами ее тонко  очерченной поднятой  руки.

 -Так значит, ты ничего не заметил?

 - Да нет же! Ты знаешь, дочка, у нее сейчас возраст такой... Поговори с ней, а хочешь,  я поговорю?

 - Конечно, я поговорю с ней. Я уже говорила, не про это конечно, про уроки, но она смотрит невинными глазами и говорит: "Хорошо, мамочка, исправлюсь".

  Они еще долго беседовали. Свешников успокаивал дочь, как мог, а сам мучительно боролся с нарастающей в душе тревогой. Она во всем с ним соглашалась, напоследок еще раз попросила поговорить с внучкой и ушла, оставив в сердце старого учителя холодок  недоброго предчувствия.

На завтра был день "занятий". Оля, пришла вместе с Сашенькой чуть-чуть пораньше, убежав с последнего урока. Пока девочки затеяли веселую возню, тормоша и постепенно раздевая, друг дружку, он решил  состряпать что-нибудь, чтоб покормить их и заодно дождаться Наташи. Разговор  с Леной не выходил у него из головы. Как же неосторожно поступила внучка!  Хотя, что требовать от десятилетней  девчушки.

  От раздумий  его оторвал сдвоенный  звонок в дверь.

  -О! Наташа пришла! - Сашенька выскочила в коридор босая, в одной маечке сияя наготой  длинных ножек и белой аппетитной попочки.

  - Подожди-ка, Сашок! - он невольно понизил голос, и тревога передалась мгновенно ребенку. Через глазок Свешников увидел свою дочь, нервно переступающую у порога, и тут по голове ударил новый нетерпеливый звонок.

  - Быстро в спальню! - истеричным шепотом бросил он девочкам, -  и дверь закройте...  А сам метнулся в зал, на ходу собирая, комкая и закидывая за диван их одежки. Оглядевшись  и убедившись, что все вроде бы  чисто, он,  обмирая, шагнул к двери.

Лена ворвалась  в квартиру  и тут же заглянула в пустую гостиную. Лицо дочери  было мрачнее тучи,  и смотреть на отца она избегала.

  - В чем дело, Лена? - он едва справился с сиплой дрожью голоса, а  сердце прыгало где-то у горла, больно ударяя в висок и ключицу.

 - В чем дело? Это  я хочу опросить, в чем тут дело! Вчера вечером я дважды поймала Наташу за этим самым... Гадким занятием. Стала говорить, расспрашивать  - молчит. Пригрозила - молчит. Я перерыла  портфель и нашла вот это! - Лена швырнула на стол фото, где  все три  девочки голенькие сидели в обнимку на диване, причем Саня и Наташа целовались, а  Олина ручка лежала на промежности внучки.

   Все  смешалось и рухнуло в бездонную пропасть. В глазах у Игоря Сергеевича потемнело. Дочь продолжала

  - Так что это  такое? Может, ты мне скажешь?  Я  ее уже спрашивала, - она и тут молчит. Как сидорову козу излупила!  А ведь это тут снято... Тут! - Она быстро вошла в комнату и  ткнула пальцем в диван.

 - Что же ты делаешь, отец!  Что это за маразмы такие! Старческое что ли? Может тебя надо лечить отправить? Сдурел на старости лет, да?

 - Лена, послушай...

 - И слушать ничего не хочу! Давай сода всю эту гадость!

 - Какую гадость?

 - Чего дурачком прикидываешься! Фотокарточки давай!

 - Нет никаких фотографий!  Это так...  Вроде в шутку...

 - Хороши же шуточки! Полгода родной отец  развращает мне дочь! Шуточки!  Я сама найду!

 - Не смей рыться!

 - Ax, не смей! Значит, есть что искать! -  Неожиданно Лена подошла и рывком распахнула спальню. - Никого нет.

 - Что ты хочешь там найти?

 - Ничего! - словно выплюнула женщина и,  стуча подковками зимних сапог, вышла в коридор.

 - Запомни: ты мне больше не отец, и Наташа - тебе  не внучка, и больше ты ее никогда не увидишь! - Она распахнула дверь и замерла вполоборота.

 - А я ее до смерти иссеку, но узнаю, чем вы тут занимались. Каким рисованием.

Дверь захлопнулась, словно крышка гроба. Едва переставляя ослабшие ноги, задыхаясь от острой  боли, Игорь Сергеевич дополз до кресла  и упал в него почти без чувств. Через  минуту из спальни показалась перепуганная мордашка Сани, следом  - Оля. Обе девочки почти голые. Младшая  с опаской взглянула  на  дядю Игоря, не решаясь подойти, а старшая тут же кинулась к нему, трогая за кисти и зачем-то щупая лоб, холодный и потный.

 - Он умет? Да? - голосок Саши дрожал на грани слез.

Оля  осторожно потрясла Свешникова за плечо.

 - Дядя Игорь, ты живой? - она сама чуть не плакала. Он слабо шевельнулся и открыл глаза, в которых стояли боль и слезы.

 - Фу! - облегченно выдохнула Саша, опускаясь на диван.

 - А где одежда? - спросила она озираясь.

 - Там, за диваном...-  Каждое слово давалось с неимоверным  трудом. Малышка склонилась, оттопырив попку, и стала извлекать смятые платья, колготки,  долго искала  трусики.

 - Дядя Игорь, - Оля не отходила от него, - Может "скорую" вызвать?

 - Нет, Оленька, лучше дай мне лекарство. Там, на кухне, в столе... Она примчалась с пистоном  нитроглицерина.

 - Это. Да?

 - Спасибо. - Он сунул горошину под язык, - А машину не надо? Вы  лучше идите, а то она еще вернется...

 - Ну и что! Пусть. Ишь, какая! Кричит тут...- Не очень решительно хорохорилась Оля.

 - Идите, идите... Я сейчас оклемаюсь.

В  конце концов, удалось выпроводить  только Санечку. Оля осталась, не смотра ни на какие уговоры. Она сбегала на кухню включить чайник, помогла (неожиданно сильная) перебраться  дяде Игорю на диван и укрыла его теплым пледом,  тщательно, словно маленького  ребенка, подоткнув края. Потом села рядом с ним, но не на диван, а чтобы не потревожить, на пол.

 - Тебе уже лучше, дядя Игорь?

 - Да, спасибо. Ты у меня человек! - он слабо улыбнулся и погладил растрепанные волосы девочки.

 -Я от Вас никуда не уйду. Я ночевать с Вами останусь. Только сбегаю маму предупрежу, скажу. К подружке пойду ночевать.

Не надо, Оленька. Зачем лишние хлопоты, и так неприятностей, хоть отбавляй, а еще, вдруг и с тобой что приключится. Я совсем с ума сойду.

 Девочка вздохнула и потерлась щекой о его руку.

 - Все равно! Тогда я завтра из школы убегу прямо с утра к Вам.

 - Хорошо, завтра убегай, а сегодня надо домой идти.

 -Еще рано, дядя Игорь! Вот чаю попьем, моего вкусненького. Я посмотрю. Как ты себя чувствуешь и пойду, ладно?

 - Ладно, ладно...

   От ее трогательной  заботы и преданности Свешникову действительно стало легче, теплее. Он думал: "Какую славную девочку подарила судьба старому греховоднику. Какая причудливая и непонятная все-таки жизнь".

   После чая Оля затеяла уборку на кухне. Стараясь не шуметь, и  лишь изредка, брякая непослушной тарелкой или чашкой. Он не мешал ей больше, не гнал, наслаждаясь присутствием маленькой феи.

  Перед уходом, чтобы окончательно убедить девочку в своей жизнеспособности, он даже встал и проводил Олю до двери, ласково, почти по-отечески, поцеловав на прощание в губы.

Потекли часы мучительного одиночества и тупого бессмыслия. Думать действительно ни о чем не хотелось: любое воспоминание, не говоря уже про будущее, вызывало острую сердечную боль.

 

-25-

 

   На улице  стемнело. Он сидел в кресле и боролся с желанием покурить. В дверь позвонили. Даже не задумываясь о том, кто это может быть, Игорь Сергеевич щелкнул замком. В темную прихожую хлынул свет с лестничной клетки, на миг, ослепив его, чтобы в следующую секунду оглушить. На пороге стояла Наташа. Она была без шапки в тонком демисезонном пальтишке. Растрепанные волосы падали на бледное опухшее от слез личико, губки посинели и дрожали от холода.

  - Господи! Наточка, ты откуда? - Он отступил назад, впуская внучку, одновременно включив свет в прихожей и закрывая за ней дверь.

Девочка всхлипнула и прижалась к нему, обнимая за пояс.

  - Деда , я убежала. - Она снова всхлипнула, шмыгнула носом и судорожно, сквозь стоящие под горлом слезы, втянула воздух.

  - Как убежала? - Он чувствовал. Что спрашивает совершеннейшую глупость.

  - От мамки убежала. Совсем. Она меня била... Вчера  била. И сегодня снова. Так сильно!...  Я плакала, кричала, мне даже плохо стало. Но я  ничего-ничего не сказала! Она и тебя обзывала. И меня... Всякими словами гадкими. А я только кричала и плакала.

Он слушал пораженный, и лишь дрожащей ладонью проводил по спутанным волосюшкам и вздрагивающим плечикам малышки.

  -  Как же ты из дому ушла?

  - Она в туалет села, а я тихонько пальто надела, сапоги взяла, чтобы не топать и быстро дверь открыла. Она не успела выскочить. Я аж на улице обулась.

 - Боже! Да ты голая совсем! - На Наташе под пальто была только маечка и тоненькие колготки.

 - Ты же простудилась, наверное! Вон - горячая вся!

 - Я бежала бегом. Всю дорогу бежала...

 И вдруг плотина, державшая поток обиды, горя и слез рухнула. Наташа заплакала громко. По-детски, навзрыд. Боясь истерики, Игорь Сергеевич накапал внучке валерианки, и она послушно, стуча зубами о стекло, осушила стакан. Он не думал о погоне, о дочери, о законе, который на ее стороне... Ни о чем не думал Игорь Свешников, кроме того, что девочка может простыть, заболеть. Ведь на улице ниже 20 градусов. Он набрал ванну, раздел внучку и ужаснулся: на спине попке, ляжках, даже на руках, которыми, видимо, прикрывалась от ударов девочка, багровели старые и совсем свежие полосы.

 - Милая моя! Да, что же это такое! Чем же она тебя била?

 - Вчера ремнем, а сегодня проволокой какой-то... - Ната проговорила это тихо, словно стыдясь, а мужчине вдруг стало плохо от вида этого избитого детского тельца, от смеси жалости и бессильной злобы на дочь. На себя, на весь этот глупый и жестокий мир. Он присел на корточки и нежно поцеловал синяки.

 - Тебе очень больно, девочка моя?

 Наташа  кивнула:

 -Сидеть больно.

   В ванну малышка опускалась очень осторожно, морщась от жгучего прикосновения горячей воды к раненой плоти, ведь кое-где виднелись запекшиеся кровяные рубцы. Но постепенно тело привыкло, и она расслабленно вытянулась, отдаваясь благодатному теплу и покою. Игорь Сергеевич смотрел на мертвенно белое, сквозь воду такое знакомое, нагое тело своей внучки-любовницы и не испытывал ни обычного возбуждения, ни похоти, ничего кроме острой жалости и стыда за прошлое.

  - Ты полежи, погрейся, а я чай пока поставлю. Оля заваривала...

Она улыбнулась в ответ, не открывая глаз, и проговорила:

 - Олечка хорошо заваривает. Вкусно.

 - Да, с малинкой попьем.

 - И с булочкой, угу? Ты сегодня булочки покупал? У тебя остались?

 -Остались.

 Он вышел на кухню и, отдалившись от внучки, приблизился  к непроходящей, а теперь усиливающейся тревоге. Шум каждой машины за окном заставлял его вздрагивать и ждать шагов на лестнице. Потом он нашел в шкафу кое-что из ее одежды, выбрал трусики (те. В которых Ната прибежала, были выпачканы кровью), теплые колготки и футболку с длинным рукавом, свитер, да еще халат.

   Наташа купалась минут двадцать. Почти все время он пробыл возле нее в тягучем беспомощном молчании. Что он мог сказать, чем утешить эту несчастную маленькую девочку?

   От всех этих одежек  внучка отказалась, и голенькая закуталась в длинный дедов халат. Он поил ее чаем с малиной, бережно держа на руках и боясь пошевелиться, чтобы не причинить боль.

Наточка чуточку оклемалась.

  - Деда, а правда, ты меня ей не отдашь?

  - Конечно! О чем ты спрашиваешь! - лгал он лишь ради того, чтоб не пускаться в долгие, непонятные и ненужные в эту минуту  девочке объяснения.

Пошли в гостиную. Наташа попросила включить телевизор и легла животом на диван, а он, найдя  в столе  на кухне пузырек облепихового  масла, осторожно смазывал раны.

 - Деда, а деда, поласкай мне писю? - тихонько просит девочка.

Он смотрит на ее исполосованную попку, вздыхает.

 - А может, не надо сейчас, Наточка?

- Давай, деда, у меня сразу все пройдет! - Она, лежа на животе,  чуть раздвигает ножки и приподнимает животик, чтоб он мог достать до желанного местечка.

   Нежно тиская и поглаживая бугорок скользкими от  масла пальцами, Игорь Сергеевич  склоняется и целует едва касаясь губами, ягодички, ляжечки, спинку. Наташа улыбается, лежа щекой на сложенных ладошках, и медленно двигает попочкой.

- Сильнее делай! Так почти не слышно, - просит внучка и он начинает ритмично растирать быстро наливающиеся влагой губки, твердеющий клитор.

 - А ты почему не раздеваешься?

  Он на минуту оставляет малышку, чтобы стянуть тренировочные штаны и скинуть остальную одежду, а когда Игорь Сергеевич  поворачивается к дивану, Наташа уже лежит на спине, разбросав колени и выставив приоткрытую розовую щелку. Девочка улыбается и гладит ладошкой животик.

- Дедушка, а ты сделаешь то. Что я тебя попрошу?

- Конечно, милая! - он склоняется над внучкой, уперев ладони между ее раскинутых ножек.

- Честно?

- Честно!

- Сделай со мной, как с Олей...

- Что ты, Наточка! Тебе ведь еще рано! Мы там порвем все! -  он осекается, вспоминая горячий тесный плен Саниной писечки.

- Ну, ты же обещал!

- Как это тебе в голову пришло такое?!

- Я давно хочу. Ну, пожалуйста, дедушка, пусть больно! Зато она меня забрать не посмеет и бить не посмеет никогда, ведь я твоя буду! Как жена, да?

   Он слушал, пораженный ее детской логикой и простодушной наивностью. В его голове и разбитом сердце не укладывалось, как в такую минуту поступать, что сказать...

 - Дедуля, миленький, я тебя очень-очень люблю! Сделай так, пожалуйста! - на едва просохшем лице в глазки снова накатились слезы.

 - Хорошо, Наташа, - решился мужчина. - Хорошо, только ты не плачь, ради бога! А то мне самому плакать хочется. - И он улыбнулся, вызвав ее ответную улыбку, глянувшую, словно солнышко из-за набежавшей тучи.

   Игорь Сергеевич принес новую, сложенную вчетверо простынь, и постелил Наташе под попку, потом  опустился рядом и начал медленно, поцелуями и ласками возбуждать девочку, которая быстро забылась от напряженного ожидания первого в жизни полового акта, и радостно открылась навстречу.

   Особенно тщательно и долго оно вылизывал и расцеловывал  писю, давно подготовленную обильными ласками к такому шагу, и, наконец,  приблизил плоть к узенькому зеву влагалища. Головка, словно в стену, упиралась в зажатую между лепестков дырочку. Тогда, держа рукой жилистый окаменевший член, скользкий и  обмасленный, приставленным у "ворот", он  стал нежно, успокаивая гладить животик, детские худые бедра. Лобочек, сосочки, напряженно чувствуя, как медленно разжимается недоступная ранее пещерка. Едва головка стала чуть поддаваться, он медленно, словно лаская, завел ладони ей под попку, и неожиданным толчком вогнал член почти до половины. Наташа вскрикнула, и тут же закусила губу, перейдя на стон. Он и сам стиснул от боли зубы, замер, боясь пошевелиться, и только, почти  через минуту стал пытаться двигать членом внутри  ребенка. По миллиметру, но дело пошло, и скоро маленькая писечка была обжита толстым грубым гостем, без комфорта, но вполне терпимо. Игорь Сергеевич старался быть как можно более аккуратным и осторожным, особенно во время оргазма, когда тело, обуреваемое похотью, может выйти из под контроля. Но все обошлось благополучно. Струя  семени оросила девственное лоно.

Наташа улыбалась искусанными губами, в глазках стояли невольные слезки, а на личике сияло выражение покоя и удовлетворения, большего, чем даже от обычного оргазма, хотя сейчас , кроме боли, она ничего не ощутила.  Она стала женщиной, и это для нее было главное.

   Дедушка занимался ее пострадавшей писечкой, вытирал кровь, прикладывал к свежей ранке тампончик  из  ваты, и вскоре кровотечение прекратилось, оставив только небольшое бурое пятно на простыне под попкой.

   Он перенес Наташу в спальню, уложил и,  укутав тепло одеялом, сел рядом. Они  молчали, каждый о своем. Наташа взяла его руку и прижалась к ней щекой. Так она и уснула, цепко держа  пальчиками грубую мужскую ладонь, а он, осторожно освободившись, поцеловал внучку.

  - Спи, моя партизанка милая... Ничего не сказала... - и он тихо ушел на кухню, по пути выключив ненужный телевизор, шипящий пустым экраном.

  Несмотря на усталость и тяжесть во всем теле, спать не хотелось. Игорь Сергеевич курил, назло собственному сердцу, роняя пепел прямо на пол, и ждал звонок в дверь (телефон еще до прихода Наташи он выключил). Таяли сигареты, тикал будильник. Часы в гостиной глухо стукнули  половину первого ночи, и сразу грянул звонок.

  Свешников встал, сжал кулаки и, не спеша,  пошел, словно осужденный на эшафот, готовый ко всему и на все. Про себя он решил, что разбудят Наташу только перешагнув через его труп. Обе двери и в гостиную, и в  спальню были  закрыты. Он зажег свет  в прихожей.

Их взгляды встретились в немом единоборстве. Лицо дочери посерело и осунулось, в глазах застыла боль. Печаль и презрение. Он выдержал ее взгляд, испытывая  все кроме страха, с которым сегодня покончил навсегда. Елена отвернула лицо в бок, потом медленно повернулась, и только тут Свешников заметил у двери на лестничной площадке два чемодана.

   Дочь уходила. Сделав шаг на первую ступеньку, она замерла, повернулась и , не глядя на отца тихо но внятно проговорила.

  - БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ!

Ошарашенный, он стоял на пороге. Пока внизу не хлопнула дверь подъезда, и не завелся мотор у такси. Потом он внес чемоданы и тут же в прихожей распахнул  один. Прямо сверху лежала розовая махеровая кофточка на десятилетнюю девочку по имени Наташа! Он схватил и поднес к лицу этот пушистый, еще холодный с улицы, ароматный комочек и задохнулся от неимоверного счастья в голове. Словно маленькие заводные лягушата, прыгали как эхо слова:

     - Будьте вы прокляты... БУДЬТЕ ВЫ СЧАСТЛИВЫ!

                                  

                                   Спи милое дитя!

                                   Я сон твой сберегу,

                                   На страже буду до рассвета.

                                   Жизнь - океан, а мы на берегу.

                                   Ты сладко спишь,

                                                            моим теплом согрета.

                                   Когда вчера остались мы одни,

                                   На зыбкой грани баловства и страсти,

                                   Ты, мне принадлежав, дарила счастье,

                                    И заигралась.

                                   БОГ ТЕБЯ ХРАНИ!

 

                                    

 

 

 

 

г.Краснодар.            Январь - март. 1992г.